В связи с подготовкой текстов для «Новой философской Энци клопедии» мне пришлось вновь обратиться к рассмотрению некоторых ключевых проблем и принципов эпистемологии. И вот тут-то стало ясно, что, во-первых, нельзя ныне анализировать эти проблемы, не учиты вая их современного, т. е неклассического смысла, и что, во-вторых, необходимо пересмотреть некоторые догматически принимавшиеся в на шей эпистемологии положения. Речь идет не о только о понятиях так называемой теории отражения, но также и о смысле таких понятий, как ощущение, восприятие, объективность и многие другие. По всем этим вопросам мне пришлось четко формулировать свою позицию, которую в таком виде в нашей философии пока никто не высказывал (например, тезис о том, что ощущений, как они понимались в классической эпи стемологии и психологии, не существует). Специально пришлось писать о теории отражения, как она у нас понималась, о так называемом субъект- субъектном отношении (которого, с моей точки зрения, не существует) и о многих других сюжетах. Читатель обнаружит выражение необычной для нашей литературы позиции практически во всех публикуемых здесь статьях. О некоторых проблемах у нас просто по сути дела не писали, на пример, о Я как проблеме эпистемологии, хотя эта проблема всегда была одной их основных тем классической философии и ныне является одной из наиболее дебатируемых в эпистемологии и психологии. О сознании и самосознании писалось на первый взгляд много, но действительные философские трудности, связанные с их пониманием, по сути дела просто обходились и не анализировались.
В совокупности данные статьи дают краткий очерк неклассической эпистемологии в ее сопоставлении с классической.
Теория познания (гносеология, эпистемология)
Раздел философии, в котором анализируется природа и возможности знания, его границы и условия достоверности.
Ни одна философская система, поскольку она претендует на нахо ждение предельных оснований знания и деятельности, не может обой тись без исследования этих вопросов. Однако теоретико-познавательная проблематика может содержаться в философской концепции и в имплицитном виде, например, через формулирование онтологии, которая неявно определяет возможности и характер знания. Знание как проблема специально исследуется уже в античной философии (софисты, Платон, Аристотель), хотя и в подчинении онтологической тематике. Теория по знания оказывается в центре всей проблематики западной философии в XVII веке: решение теоретико-познавательных вопросов становится необходимым условием исследования всех остальных философских про блем. Складывается классический тип теории познания. Правда, сам тер мин «теория познания» появляется довольно поздно - только в 1832 г. До этого данная проблематика изучалась под другими названиями: анализ ума, исследование познания, критика разума и др. (обычно термин «эпистемология» употребляется как синонимичный термину «теория по знания». Однако некоторые философы, например, К. Поппер, относят к эпистемологии только изучение научного познания). Теория познания продолжала занимать центральное место в западной философии вплоть до середины XX века, когда появляется необходимость в переосмыслении самих способов постановки ее проблем и способов решения, выявляются новые связи теории познания и других областей философии, а также науки и культуры в целом. Возникает неклассическая теория познания. Вместе с тем в это время появляются философские концепции, которые либо пытаются отодвинуть теоретико-познавательную тематику на периферию фиЛософии, либо даже отказаться от всей проблематики теории познания, «преодолеть» ее.
Понимание характера проблем теории познания, ее судьбы и воз можного будущего предполагает анализ двух ее типов: классического и неклассического.
В классической теории познания можно выделить следующие особенности.
1. Критицизм. В сущности вся философия возникает как недоверие к традиции, к тому, что навязывается индивиду внешним (природным и социальным) окружением. Философия - это способ самоопределения свободной личности, которая полагается только на себя, на собственные силы чувства и разума в нахождении предельных оснований своей жизнедеятельности. Поэтому философия выступает также и как критика культуры. Теория познания - это критика того, что считается знани ем в обыденном здравом смысле, в имеющейся в данное время науке, в других философских системах. Поэтому исходной для теории познания является проблема иллюзии и реальности, мнения и знания. Эта тематика была хорошо сформулирована уже Платоном в диалоге «Теэтет». Что счи тать знанием? Ясно, что это не может быть общепринятым мнением, ибо оно может быть общим заблуждением, это не может быть и просто мне 7 нием, которому соответствует реальное положение дел (т. е. истинным высказыванием), ибо соответствие между содержанием высказывания и реальностью может быть чисто случайным. Платон приходит к выво ду о том, что знание предполагает не только соответствие содержания высказывания и реальности, но и обоснованность первого (Платон, 1993). Проблема обоснования знания становится центральной в западно европейской философии, начиная с XVII века. Это связано со стано влением нетрадиционного общества, с появление свободного индивида, полагающегося на самого себя. Именно в это время происходит то, что иногда называют «эпистемологическим поворотом». Что именно можно считать достаточным обоснованием знания? Этот вопрос оказывается в центре философских дискуссий. Теория познания выступает прежде всего как критика сложившихся метафизических систем и принятых си стем знания с точки зрения определенного идеала знания. Для Ф. Бэкона и Р. Декарта - это критика схоластической метафизики и перипатетической науки. Для Д. Беркли - это критика материализма и ряда идей новой науки, в частности, идеи абсолютного пространства и времени в физике Ньютона и идеи бесконечно-малых величин в разработанном в это время дифференциальном и интегральном исчислении (последующая история науки показала правоту критического анализа Беркли некоторых основоположений науки Нового времени). Кант использует свою теоретико-по знавательную конструкцию для демонстрации невозможности традицион ной онтологии, а также и некоторых научных дисциплин (например, психологии как теоретической, а не описательной науки) (Кант, 1965). Сама система кантовской философии, в основе которой лежит теория познания, носит название критической. Критицизм определяет главный пафос и других теоретико-познавательных построений классического типа. Так, например, для Э. Маха его теория познания выступает как способ обосно вания идеала описательной науки, а в связи с этим критики идей абсолютного пространства и времени классической физики (эта критика была использована А. Эйнштейном при создании специальной теории относительности), а также атомной теории (что было отвергнуто наукой). Логические позитивисты использовали свой теоретико-познавательный принцип верификации для критики ряда утверждений не только в философии, но и в науке (в физике, в психологии), а К. Поппер с помощью теоретико- познавательного принципа фальсификации пытался продемонстрировать ненаучность марксизма и психоанализа (Поппер, 1983 а, с. 240-253).
2. Фундаментализм и нормативизм. Сам идеал знания, на основе кото рого решается задача критики, должен быть обоснован. Иными словами, следует найти такой фундамент всех наших знаний, относительно кото рого не возникает никаких сомнений. Все то, что претендует на знание, но в действительности не покоится на этом фундаменте, должно быть отвергнуто. Поэтому поиск основания знаний не тождествен просто му выяснению причинных зависимостей между разными психическими образованиями (например, между ощущением, восприятием и мышлением), а направлен на выявление таких знаний, соответствие которым может слу жить нормой. Иными словами, следует различать то, что фактически имеет место в познающем сознании (а все, что в нем есть, например, иллюзия восприятия или заблуждение мышления, чем-то причинно обусловлено) и то, что должно быть для того, чтобы считаться знанием (т. е. то, что соответствует норме). При этом в истории философии нередко нормативное смешивалось с фактически сущим и выдавалось за последнее.
В этом своем качестве теория познания выступала не только в ка честве критики, но и как средство утверждения определенных типов знания, как средство их своеобразной культурной легитимации. Так, согласно Платону чувственное восприятие не может дать знание, по-на стоящему можно знать только то, о чем учит математика. Поэтому с этой точки зрения в строгом смысле слова не может быть науки об эмпири ческих феноменах, идеал науки - геометрия Эвклида. По Аристотелю дело обстоит иначе: чувственный опыт говорит нечто о реальности. Опытная наука возможна, но она не может быть математической, ибо опыт качествен и не математизируем. Новоевропейская наука, возник шая после Коперника и Галилея, по сути дела синтезировала программы Платона и Аристотеля в виде программы математического естествозна ния (Гайденко, 1980), основанного на эксперименте: эмпирическая наука возможна, но не на основе описания того, что дано в опыте, а на осно ве искусственного конструирования в эксперименте (а это предполагает использование математики) того, что исследуется. В основе этой програм мы лежит определенная теоретико-познавательная установка: реальность дана в чувственном опыте, но ее глубинный механизм постигается с помо щью ее препарирования и математической обработки. Теория познания в этом случае выступает как способ обоснования и узаконения новой науки, которая противоречит и старой традиции, и здравому смыслу, является чем-то странным и необычным.
В это же время происходит разделение теоретико-познавательных концепций на эмпиризм к рационализм. С точки зрения первых обоснован ным может считаться только то знание, которое в максимальной степени соответствует данным чувственного опыта, в основе которого лежат либо ощущения (сенсуализм), либо «чувственные данные» (неореализм), либо элементарные протокольные предложения (логический эмпиризм). Вторые в качестве знания рассматривали только то, что вписывается либо в систему «врожденных идей» (Декарт, Спиноза), либо в систему априорных категорий и схем разума (Гегель, неокантианцы). Кант пытался занять некую третью позицию в этом споре.
Другое большое и принципиальное разделение, характерное для классической теории познания - это разделение на психологистов и анти психологистов. Конечно, все философы различали причинное объяснение тех или иных феноменов сознания и их нормативное оправдание. Однако для психологистов (к ним относятся все эмпирики, а также некоторые сторонники теории «врожденных идей») норма, обеспечивающая связь познания с реальностью, коренится в самом эмпирически данном со знании. Это - определенный факт сознания. Теория познания в этой связи основывается на психологии, изучающей эмпирическое сознание. Исторически многие исследователи в области теории познания были одновременно и выдающимися психологами (Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др. (Беркли, 1978; Юм, 1965; Мах, 1908)). Для анти-психологистов теоретико-познавательные нормы, говорящие не о сущем, а о должном, не могут быть просто фактами индивидуального эмпирического сознания. Ведь эти нормы имеют всеобщий, обязательный и необходимый харак тер, они не могут быть поэтому получены путем простого индуктивного обобщения чего бы то ни было, в том числе и работы эмпирического сознания и познания. Поэтому их источник следует искать в другой области. Для философского трансцендентализма (Кант, неокантианцы, феноменология) этой областью является трансцендентальное сознание, от личное от обычного эмпирического, хотя и присутствующее в последнем. Методом теоретико-познавательного исследования в этом случае не мо жет быть эмпирический анализ психологических данных. Для Канта - это особый трансцендентальный метод анализа сознания (Кант, 1965). Феноменологи в качестве метода теоретико-познавательного исследова ния предлагают особое интуитивное схватывание сущностных структур сознания и их описание. Теория познания в последнем случае оказывается вовсе не теорией в точном смысле слова, а дескриптивной дисциплиной, хотя описание относится не к эмпирическим фактам, а к особого рода априорным феноменам (Гуссерль, 19946). К тому же эта дисциплина не зависит ни от каких других (в том числе и от психологии), а предше ствует им. Неокантианцы решают эту проблему иначе: теория познания с их точки зрения пытается выявить трансцендентальные условия возмож ности знания. Для этого специалист по теории познания (а философию неокантианцы сводят к теории познания) должен подвергнуть анализу знание, объективированное и текстах, и прежде всего в текстах научных. Теория познания выступает при таком ее понимании как, с одной сторо ны, анализирующая эмпирически данные тексты, а с другой, выявляющая в результате этого анализа не эмпирические, а априорные зависимости (Кассирер, 1916; Cassirer, 1906).
Анти-психологизм в теории познания был своеобразно продолжен в аналитической философии. Здесь он был понят как анализ языка. Прав да, сам этот анализ является уже не трансцендентальной процедурой, а процедурой вполне эмпирической, но имеющей дело уже не с фактами эмпирического сознания (как это было у психологистов), а с фактами «глубинной грамматики» языка. В рамках этого подхода теория познания была истолкована как аналитическая дисциплина, а старая теория позна ния раскритикована, в частности Л. Витгенштейном, как несостоятельная «философия психологии» (Витгенштейн, 1994 а, с. 24). Такие теоретико- познавательные принципы, задающие нормативы знания, как верифика ция и фальсификация, были поняты как укорененные в структурах языка. В этой связи был четко разделен «контекст открытия» того или иного утверждения, являющийся предметом психологического исследования, от «контекста обоснования», с которым имеет дело философский, тео ретико-познавательный анализ. Ранняя аналитическая философия, осо бенно такие ее версии, как логический позитивизм, разделяют основные установки классического теоретико-познавательного анти-психологизма.
Своеобразно анти-психологистское понимание теории познания (эпистемологии) К. Поппером (Поппер, 1983 б, с. 439-495). Для него она должна быть основана на изучении истории научного познания, объективированной в текстах («объективного знания») - в этом он схож с неокантианцами. Теория познания (эпистемология) не имеет дела с индивидуальным субъектом. А поскольку согласно К. Попперу дру гого субъекта, помимо индивидуального, не существует, эпистемология не имеет отношения к субъекту вообще («эпистемология без познающе го субъекта»). Однако в отличие от неокантианцев К. Поппер считает, что эпистемология должна пользоваться методами эмпирической науки. Это означает, в частности, что теоретико-познавательные обобщения в принципе могут быть подвергнуты ревизии.
3. Субъектоцентризм. В качестве несомненного и неоспоримого бази са, на котором можно строить систему знания, выступает сам факт существования субъекта. С точки зрения Декарта - это вообще единственный самодостоверный факт. Во всем остальном, в том числе и в существова нии внешнего моему сознанию мира и других людей, можно усомниться (таким образом, критицизм, характерный для всей классической теорети ко-познавательной традиции, многократно усиливается принятием этого тезиса). Знание о том. что существует· n сознании - неоспоримо и непо средственно. Знание о внешних моему сознанию вещах - опосредованно (Декарт, 1950). Для эмпириков таким неоспоримым статусом обладают данные в моем сознании ощущения. Для рационалистов - это априор ные формы сознания субъекта. Так возникают специфические проблемы классической теории познания: как возможно знание внешнего мира и со знания других людей? Их решение оказалось весьма трудным (хотя был предложен целый ряд таковых), в том числе не только для философии, но и для эмпирических наук о человеке, принявших субъектоцентричес-кую установку классической теории познания, в частности для психоло гии. Для целого ряда философов и ученых, разделявших принципиальную установку классической теории познания относительно непосредствен ной данности состояний сознания и и то же время не сомневавшихся в та кой же очевидности факта сущее гнпнлния инсшнич предметов (теорстико- познавательный реализм) оказалось трудным согласовать эти положения. Отсюда идеи Г. Гельмгольца об «иероглифическом» отношении ощущений к реальности, «закон специфической энергии органов чувств» И. Мюлле ра и др. Эти реальные трудности в сущности были просто обойдены как не существующие в работе В.И.Ленина «Материализм и эмпириокри тицизм», которая исходит из реалистической установки об объективном существовании предметов познания и в то же время из сенсуалистского тезиса о том, что в основе всего познания лежат ощущения (Ленин, 1957). Последние были истолкованы В. И. Лениным как «субъективные обра зы объективного мира», чем ощущения в действительности не являются и являться не могут (см. ощущения). На основе принятой в «Материализме и эмпириокритицизме» упрощенной установки многие сложные пробле мы теории познания просто не могли обсуждаться. Ряд представителей теории познания предложил «снять» саму проблему отношения знания и внешнего мира, истолковав сознание субъекта в качестве единственной реальности: для эмпириков это ощущения, для рационалистов - апри орные структуры сознания. Мир (в том числе другие люди) выступает в этом случае либо как совокупность ощущений, либо как рациональная конструкция субъекта. С критикой этого положения выступили предста вители разных реалистических школ (неореализм, критический реализм), однако до тех пор, пока познание продолжало пониматься только как факт индивидуального сознания, как нечто, происходящее лишь «вну три» субъекта (хотя бы и причинно обусловленное событиями внешнего мира), отмеченные трудности не могли быть решены.
Если ^Декарт не различает эмпирического и трансцендентального субъектов, то гГпоследующем такое различение осуществляется. Эмпири ки и психологисты имеют дело с индивидуальным субъектом, трансцен- денталисты - с трансцендентальным. Так, например, для Канта является несомненным, что предметы, данные мне в опыте, существуют независимо от меня как эмпирического индивида. Однако сам этот опыт скон струирован трансцендентальным субъектом. Трансцендентальное единство апперцепции этого субъекта является даже гарантом объективности опыта. Для Э. Гуссерля несомненной реальностью является данность фе номенов трансцендентальному сознанию. Что касается соотношения этих феноменов с внешней реальностью, то от этих вопросов феноменология «воздерживается». Неокантианцы фрейбургской школы исходят из того, что теория познания имеет дело с «сознанием вообще», а марбургская школа неокантианства имеет дело скорее с «духом научности». Для ран них представителей аналитической философии, хотя язык и не является принадлежностью только одного индивидуального субъекта, осмысленность высказывания получают от их отношения к субъективным данным опыта индивида.
Некоторые теоретико-познавательные концепции, которые являются классическими по большинству особенностей, в данном пункте выходят за эти пределы. Это относится, в частности, к теоретико-познаватель ной системе Гегеля, в которой сделана попытка преодолеть противо- положность субъективного и объективного как двух отдельных миров на основе Абсолютного Духа, который не является индивидуальным субъектом (ни эмпирическим, ни трансцендентальным). То же мож но сказать и об «эпистемологии без познающего субъекта» К. Поппера (Поппер, 19836).
4. Наукоцентризм. Теория познания приобрела классический вид именно в связи с возникновением науки Нового времени и во многом выступала как средство легитимации этой науки. Поэтому большинство теоретико-познавательных систем исходило из того, что именно научное знание, как оно было представлено в математическом естествознании этого времени, является высшим типом знания, а то, что говорит наука о мире, то и существует на самом деле. Многие проблемы, обсуждавшиеся в теории познания, могут быть поняты только в свете этой установки. Такова, например, обсуждавшаяся Т. Гоббсом, Д. Локком и многими дру гими проблема так называемых первичных и вторичных качеств, одни из которых (тяжесть, форма, расположение и др.) считаются принадле жащими самим реальным предметам, а другие (цвет, запах, вкус и др.) рассматриваются как возникающие в сознании субъекта при воздействии предметов внешнего мира на органы чувств. Что существует реально и чего реально не существует, в данном случае полностью определяется тем, что говорила о реальности классическая физика. Кантовская теория познания может быть понята как обоснование классической ньютонов ской механики. Для Канта факт существования научного знания является исходно оправданным. Два вопроса его «Критики чистого разума» - «как возможна чистая математика» и «как возможно чистое естествознание» - не ставят под сомнение оправданность данных научных дисциплин, а лишь пытаются выявить теоретико-познавательные условия их возмож ности. Этого нельзя сказать о третьем вопросе кантовской «Критики» - «как возможна метафизика» - философ пытается показать, что с теоре тико-познавательной точки зрения последняя невозможна. Для неокан тианцев теория познания возможна только как теория науки. Логические позитивисты видели задачу философии (аналитической теории познания) именно в анализе языка науки, а вовсе не обыденного языка. Согласно К. Попперу, эпистемология должна иметь дело только с научным знанием.
Можно говорить о том, что в последние десятилетия XX века на чала постепенно складываться неклассическая теория познания, которая отличается от классической по всем основным параметрам. Изменение теоретико-познавательной проблематики и методов работы в этой области связано с новым пониманием познания и знания, а также отношения те ории познания и других наук о человеке и культуре. Это новое понимание в свою очередь обусловлено сдвигами в современной культуре в целом. Этот тип теории познания находится в начальной стадии развития. Тем не менее некоторые его особенности можно выделить.
1. Пост-критицизм. Это не означает отказа от философского крити цизма (без которого нет самой философии), а только лишь понимание того фундаментального факта, что познание не может начаться с нуля, на основе недоверия к всем традициям, а предполагает вписанность познающего индивида в одну из них. Данные опыта истолковываются в теоретических терминах, а сами теории транслируются во времени и являются продуктом коллективной разработки. На смену установке не доверия и поисков само-достоверности приходит установка доверия к ре зультатам деятельности других. Речь идет не о слепом доверии, а только о том, что всякая критика предполагает некую точку опоры, принятие че го-то, что не критикуемо в данное время и в данном контексте (это может стать объектом критики в другое время и в ином контексте). Эта идея хорошо выражена Л. Витгенштейном в его поздних работах (Витгенштейн, 19946). Сказанное означает, что в коллективно выработанном знании может иметься такое содержание, которое не осознается в данный момент участниками коллективного познавательного процесса. Такое неосознаваемое мною неявное знание может иметься у меня и относительно моих собственных познавательных процессов (Полани, 1985). В истории познания разные традиции взаимно критикуют друг друга. Это не только взаимная критика мифа и науки, но и критика одной познавательной традиции с точки зрения другой в науке, например, математической и описательной традиций в биологии. В процессе развития знания может выясниться, что те познавательные традиции, которые казались пол ностью вытесненными или же отошедшими на периферию познания, обнаруживают новый смысл в новом контексте. Так, например, в свете идей теории самоорганизующихся систем, разработанной И. Пригожи-ным, выявляется современный эвристический смысл некоторых идей древнекитайской мифологии (Пригожий, 1986; Степин, 1991).
2. Отказ от фундаментализма. Он связан с обнаружением измен чивости познавательных норм, невозможности формулировать жесткие и неизменные нормативные предписания развивающемуся познанию. Попытки отделять знание от незнания с помощью таких предписаний, предпринятые в науке XX века, в частности логическим позитивизмом и операционализмом, оказались несостоятельными.
В современной философии существуют разные реакции на эту ситуацию.
Некоторые философы считают возможным говорить об отказе от те ории познания как философской дисциплины. Так, например, неко торые последователи позднего Л. Витгенштейна, исходя из того, что в обыденном языке слово «знать» употребляется в нескольких разных смыслах, не видят возможности разработки единой теории познания. Другие (например, Р. Рорти (Рорти, 1996; Юлина, 1998)) отождествляют отказ от фундаментализма с концом теории познания и с вытеснением теоретико-познавательных исследований философской герменевтикой.
Другие философы (а их большинство) считают возможность дать новое понимание этой дисциплины и в этой связи предлагают разные исследовательские программы.
Одна из них выражена в программе «натурализованной эпистемоло гии» У. Куайна (Quine , 1972). Согласно последнему, научная эпистемология должна полностью отказаться от выдачи предписаний, от всякого нормативизма и свестись к обобщению данных физиологии высшей нервной деятельности и психологии, использующей аппарат теории ин формации.
Известный психолог Ж. Пиаже разработал концепцию «генетической эпистемологии» (Piaget , 1950). В отличие от У. Куайна, он подчеркивает, что эпистемология имеет дело с нормами. Но это не те нормы, которые философ формулирует, исходя из априорных соображений, а те, которые он находит в результате изучения реального процесса психического разви тия ребенка, с одной стороны, и истории науки, с другой. Дело в том, что познавательные нормы являются не выдумкой философов, а реальным фактом, коренящимся в структуре психики. Дело специалиста по теории познания - обобщить то, что существует реально, эмпирически.
Еще более интересная и перспективная программа разработки не фундаменталистской теории познания в связи с изучением современ ной психологии предлагается в рамках современной когнитивной науки. Философ строит некоторую идеальную модель познавательных процес сов, используя в том числе и результаты, полученные в истории теории познания. Он проводит с этой моделью различные «идеальные экспе рименты», исследуя прежде всего логические возможности этой модели. Затем эти модели сравниваются с данными, получаемыми в психологии. Это сравнение служит способом проверки на результативность соответ ствующих теоретико-познавательных моделей. Вместе с тем эти модели могут быть использованы для разработки программ работы компьютера. Этот вид теоретико-познавательного исследования, взаимодействующе го с психологией и разработками в области искусственного интеллекта, иногда называют «экспериментальной эпистемологией» (Д. Дэннет и др. (Dennett , 198 lb)).
Таким образом, в рамках неклассической теории познания как бы происходит своеобразное возвращение к психологизму. Важно однако подчеркнуть, что речь не идет более о психологизме в старом смысле слова. Во-первых, теория познания (как и современная когнитивная психология) исходит из того, что определенные нормы познавательной дея тельности встроены в работу психики и определяют последнюю (и в этой связи рациональные основания выступают также и в роли причин пси хических явлений). Во-вторых, главным способом получения данных о работе психики является не индуктивное обобщение интроспективных данных сознания, а построение идеальных моделей, следствия из которых сравниваются с результатами психологических экспериментов (самоот четы испытуемых при этом используются, но только при условии их критической проверки и сравнения с другими данными). Между прочим, в процессе теоретико-познавательной работы этого рода выявляется важ ная эвристическая роль некоторых идей, высказанных в русле антипси хологической традиции (в частности, ряда идей И. Канта и Э. Гуссерля).
Существуют и другие способы понимания задач теории познания в свете краха фундаментализма. Целый ряд исследователей подчеркивает коллективный характер получения знания (как обыденного, так и науч ного) и необходимость в этой связи изучения связей между субъектами познавательной деятельности. Эти связи, во-первых, предполагают коммуникацию, во-вторых, социально и культурно опосредованы, в-третьих, исторически изменяются. Нормы познавательной деятельности меня ются и развиваются в этом социально-культурном процессе. В этой связи формулируется программа социальной эпистемологии (которая ныне реализуется исследователями во многих странах), предполагающей, взаимодействие философского анализа с изучением истории познания в социально-культурном контексте. Задача специалиста в области теории познания выглядит в этой связи не как предписывание познавательных норм, полученных на основании некоторых априорных соображений, а как выявление тех из них, которые реально используются в процессе коллективной познавательной деятельности. Эти нормы меняются, они являются разными в разных сферах познания (например, в обыденном и научном познании, в разных науках), они не всегда в полной мере осознаются теми, кто их использует, между разными нормами могут существовать противоречия. Задача философа - выявление и экспликация всех этих отношений, установление логических связей между ними, выявление возможностей их изменения (Мотрошилова, 1969; Bloor , 1983; Юдин, 1984; Scientific Knowledge , 1988). В отечественных исследованиях теории познания под влиянием идей К. Маркса о коллективном и коммуникативном характере познавательной деятельности сложилась успешно работающая школа социально-культурного анализа познания (Ильенков, 1974; Библер, 1975; Кузнецова, 1987; Библер, 1991; Лекторский, 1980; Мамчур, 1987; Теория познания, 1991-1995; Маркова, 1992; Мамарда- швили, 1996; Огурцов, 1998; Рациональность на перепутье, 1999; Степин, 2000; Фролов, Юдин, 1986; Фролов, 1995).
Наконец, нужно назвать и такое направление современной не-фун- даменталистской теории познания, как эволюционная эпистемология - исследование познавательных процессов как момента эволюции живой природы и как ее продукта (К.Лоренц, Г. Фоллмер и др.). В этой связи делаются попытки решения ряда фундаментальных проблем теории по знания (включая вопросы соответствия познавательных норм и внешней реальности, наличия априорных познавательных структур и др.) на осно ве данных современной биологии (Лоренц, 1994; Фоллмер, 1998; Кезин, 1994; Меркулов, 1999).
3. Отказ от субъектоцентризма. Если для классической теории по знания субъект выступал как некая непосредственная данность, а все остальное вызывало сомнение, то для современной теории познания проблема субъекта является принципиально другой. Познающий субъект понимается в качестве изначально включенного в реальный мир и систему отношений с другими субъектами. Вопрос не в том, как понять познание внешнего мира (или даже доказать его существование) и мира других лю дей, а как объяснить генезис индивидуального сознания, исходя из этой данности. В этой связи важные идеи были высказаны выдающимся отечественным психологом Л. Выготским, согласно которому внутренний субъективный мир сознания может быть понят как продукт межсубъектной деятельности, включающей коммуникацию. Субъективность, таким образом, оказывается культурно-историческим продуктом. Эти идеи были использованы в ряде отечественных разработок проблем теории познания (при таком понимании снимается различие двух современных подходов в разработке теории познания: взаимодействующего с психологией и опирающегося на культурно-исторический подход). Они были также подхва чены и соединены с философским идеями позднего Л. Витгенштейна рядом западных специалистов в области теории познания и философской психологии, предложивших коммуникативный подход к пониманию Я, сознания и познания (Р. Харре и др. (Harre, 1984; Harre, Gillet, 1994)). Коммуникативный подход к пониманию субъекта, оказавшийся весьма плодотворным, вместе с тем ставит ряд новых для теории познания вопросов: возможно ли познание без Я; не ведет ли коммуникативное взаимодействие исследователя и исследуемого при изучении психических процессов к созданию тех самых явлений, которые изучаются и др.
4. Отказ от наукоцентризма. Наука является важнейшим способом познания реальности. Но не единственным. Она принципиально не мо жет вытеснить, например, обыденное знание. Для того, чтобы понять познание во всем разнообразии его форм и типов, необходимо изучать эти до-научные и вне-научные формы и типы знания. Самое важное при этом то, что научное знание не просто предполагает эти формы, но и взаимодействует с ними. Это было хорошо показано, в частности, при изучении обыденного языка в философии позднего Л. Витгенштейна и его последователей. Например, сама идентификация предметов исследования в научной психологии предполагает обращение к тем явлениям, которые были выделены здравым смыслом и зафиксированы в обыден ном языке: восприятие, мышление, воля, желание и т. д. То же самое в принципе относится и ко всем другим наукам о человеке: социологии, филологии и др. Подобные идеи развивал и Э. Гуссерль в своих поздних работах, когда он пытался показать, что ряд проблем в современной науке и европейской культуре являются следствием забвения укорененности исходных абстракций научного познания в обыденном «жизненном мире» (Гуссерль, 1994 а). Наука не обязана следовать тем разграничениям, кото рые осуществляет здравый смысл. Но она не может не считаться с ними. В этой связи взаимодействие обыденного и научного знания может быть уподоблено отношениям между разными познавательными традициями, которые взаимно критикуют друг друга и в этой критике взаимно обогащаются (сегодня, например, идет острая дискуссия по вопросу о том, насколько нужно учитывать данные «народной психологии», зафикси рованные в обыденном языке, в когнитивной науке (см.: Порус, 1982; Зотов, 1985; Филатов, 1989; Научные и ненаучные формы мышления, 1996; Касавин, 1998; Касавин, 2000; Фарман, 1999)).
Таким образом, сегодня теория познания оказывается в центре мно гих наук о человеке, начиная с психологии и кончая биологией и исследованиями истории науки. Возникновение информационного общества делает проблематику получения и ассимиляции знания одной из цен тральных для культуры в целом. Вместе с тем проблематика и характер теории познания существенно меняются. Находятся новые пути к обсу ждению традиционных проблем. Появляются вопросы, которых не суще ствовало для классической теории познания (см. также: Никитин, 1993; Микешина, 1997).
Ощущение
Ощущение - предполагаемое рядом философских и психологичес ких концепций элементарное содержание, лежащее в основе чувственного знания внешнего мира, «кирпичик» для построения восприятия и иных форм чувственности. В качестве примеров данного явления обычно при водят ощущения цвета, звука, твердого, кислого и т. д. Ощущения истолковывались как относящиеся не к предмету в целом, а лишь к его отдельным свойствам, «качествам». В истории философии и психологии ощущения были разделены на относящиеся к свойствам предметов внешнего человеку мира и относящиеся к конкретным состояниям самого тела человека (последние сигнализируют о движениях и относительном положении разных частей тела и о работе внутренних органов). Вместе с тем ощущения, относящиеся к внешнему миру, делятся по их модальности на зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные и вкусовые.
Ощущения были четко выделены в качестве исходной единицы ана лиза познавательных процессов в философии эмпиризма и сенсуализма XVII - XVIII веках (до этого, например, в античной философии не су ществовало резкого разделения ощущения и восприятия). Правда, сам термин «ощущение» возник еще позже их четкого выделения - первоначально философы-эмпирики именовали их то «чувственными идеями», то «простыми идеями», то «впечатлениями» и т. д. Основания, которые были использованы для выделения ощущений, могут быть классифицированы следующим образом.
Восприятие как знание целостных предметов и ситуаций предпо лагает участие ума. Но любые операции ума, в том числе и относящиеся к созданию восприятия, предполагают материал, над которым ум опери рует. Таким исходным материалом являются ощущения (Кант, который противостоял эмпиризму вообще, сенсуализму в частности, тем не менее допускал наличие ощущений как исходного материала для деятельно сти априорных форм чувственности и рассудка, организующих опыт). Поэтому данность, непосредственность являются специфическими харак теристиками ощущений. Очень важно, что при этом имеется в виду осознаваемая данность. Эта данность может пониматься либо как резуль тат прямого причинного воздействия объективных свойств предметов внешнего мира - Д. Локк, Э. Кондильяк, Б. Рассел и др. (Локк, 1898; Рассел, 1957; Кондильяк, 1982), либо просто как факт сознания безот носительно к его причине - Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др. (Мах, 1908; Юм, 1965; Беркли, 1978).
Именно потому, что восприятие предполагает определенную ак тивность ума, оно может вводить в заблуждение, быть иллюзорным. Однако исходный материал для построения восприятия не может сам по себе вести к заблуждению. Я могу ошибочно воспринять прямой карандаш, опущенный в стакан с водой, как сломанный, однако са ми элементарные ощущения, из которых складывается мое восприятие, не могут быть ошибочными. Я могу ошибиться, восприняв холодную воду горячей рукой как теплую, однако тепловые ощущения не могут меня обманывать относительно самих себя. «На самом деле не бывает иллюзий чувств, бывают только ошибки в истолковании данных как знаков вещей, иных, чем они сами» (Рассел, 1957, с. 200). Поэтому абсолютная несо мненность, неоспоримость является также отличительной характеристикой ощущений (Сагпар, 1928).
3. Как учит научное познание (в частности, классическая механика, которая в XVII - XVIII веках, т. е. в то время, когда было сформулирова но учение об ощущениях., выступала как парадигма научного познания вообще), сложные образования могут быть поняты как результат взаимодействия элементарных составляющих. Таким неразложимым далее элементом всех психических процессов вообще и познавательных процес сов в частности в ряде направлений философии и психологии считались ощущения. Поэтому они понимались как атомарные единицы опыта.
Сформировавшаяся в конце XIX века экспериментальная психоло гия и прежде всего такой ее раздел, как психофизика, сделала ощущения предметом научного исследования. Изучались зависимость ощущений от действия внешних раздражителей (стимулов). В этой связи были выявлены так называемые пороги чувствительности, характер зависимости ощущений от интенсивности раздражителя (закон Вебера-Фехнера) и целый ряд других фактов.
Однако философский и научный анализ ощущений столкнулся с целым рядом принципиальных трудностей.
Оказалось трудным точно очертить тот круг элементарных еди ниц опыта, которые следует считать ощущениями. Следует ли относить к ощущениям переживания боли, чувства удовольствия и неудовольствия? Существуют ли ощущения пространства и времени? (Если допустить су ществование ощущений пространства и времени, то оказывается, что их очень трудно выделить, но для последовательного сенсуалиста приходится допускать их существование, как это вынужден признать Э. Мах.)
Мы переживаем каждое ощущение, поскольку мы можем его выделить в составе нашего опыта, как нечто не только уникальное и не повторимое, но одновременно и как нечто обобщенное. Так мы ощущаем данное цветовое пятно не только как абсолютно единичное, но и как ин дивидуальное выражение цветовой универсалии, например, как данный конкретный оттенок красного цвета («красного вообще»). Если выделение общего является результатом деятельности ума, в частности, результатом сопоставления разных индивидуальных случаев, то непонятно, каким образом ощущения, для которых характерна абсолютная непосредствен ность (т.е. отсутствие в них составных частей, признаков), могут иметь не только уникальный, но и обобщенный характер.
Если одной из важнейших характеристик ощущений является их данность в индивидуальном сознании, то непонятно, как из этих субъек тивных и индивидуальных элементов может быть построено восприятие, относящееся к предметам внешнего мира, которые существуют неза висимо от моего сознания и могут быть восприняты не только мной, но и всяким другим человеком. Вообще вопрос об отношении ощу щений к соответствующим качествам внешнего мира оказался трудным и приводящим к парадоксальным решениям. Ряд философов, в частно сти, Д. Локк, разделили ощущения на относящиеся к так называемым «первичным качествам», которые реально существуют в самих предметах (ощущения, относящиеся к пространственным свойствам предметов, к их форме, расположению и др.), и к «вторичным качествам», существующим лишь в сознании - при том, что критерии разделения этих качеств не со всем ясны (и были оспорены Д. Беркли). В XIX веке в связи с открытием того факта, что те или иные ощущения могут вызываться не толь ко адекватными стимулами (например, зрительное ощущение светом), но и стимулами неадекватными (например, то же зрительное ощущение механическим или электрическим раздражителем), был сформулирован (И. Мюллером) так называемый «закон специфической энергии органов чувств»: качество ощущения зависит не от свойств внешних предме тов, а от особенностей ощущающей (рецепторной) системы человека. В этой же связи Г. Гельмгольц сформулировал тезис о том, что ощущение относится к качествам внешнего мира как иероглиф к обозначенному им предмету. Для сенсуалистов - феноменалистов (Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др.) проблемы отношения ощущения к объективному свойству предмета не существует, но и для них остается камнем преткновения возможность построения из субъективных, индивидуальных ощущений восприятия объективно существующего предмета.
Сам способ соединения ощущений в восприятие тоже был пред метом дискуссий. Большинство философов и психологов, разделявших позиции сенсуализма, считали таким способом (вслед за Д. Юмом) ассо циации разного рода. Однако характер этих ассоциаций во многом так и не был прояснен.
Не было ясно и то, следует ли считать ощущение элементарным знанием. Для большинства философов, анализировавших ощущения, именно несомненность и безошибочность ощущений выводит их за пре делы знания. С точки зрения этих философов в ощущениях нет деления на субъект и объект. Поэтому даже если мы предполагаем, что ощущения относятся к каким-то качествам объективных предметов, мы можем сде лать этот вывод, только выходя за пределы самих ощущений. Вместе с тем в начале XX века возникла концепция (ранние Э. Мур, Б. Рассел и др. (Russell, 1915)), согласно которой ощущение - это акт осознания неко торого элементарного чувственного содержания (чувственного данного), существующего вне сознания субъекта и вместе с тем не принадлежа щего миру объективных физических вещей. В этом случае ощущение рассматривается как элементарное знание.
В философии и психологии XX века возникли направления, поставившие под сомнение сам факт существования ощущений как некоторых самостоятельных сущностей. Было обращено прежде всего внимание на то, что в большинстве случаев в обыденной жизни мы никогда не осознаем наших ощущений, а имеем дело только с восприятием це лостных предметов и ситуаций. Даже в тех редких случаях, когда мы, как нам кажется, имеем дело только с ощущениями (теплоты на некотором участке тела, давления и т.д.), мы в действительности имеем дело не с элементарными фактами нашего сознания, а с получением информации о некоторой объективной ситуации (пусть воспринимаемой очень неопределенно). Конечно, можно попытаться выделить отдельные ощущения в составе восприятия, например, внимательнее всмотреться в оттенки красного цвета помидора (решением задач такого рода нередко занимаются художники). Однако, во-первых, эта ситуация является достаточно редкой и не характерной для обычного опыта, во-вторых, она не объясняет формирования восприятия, ибо осуществляется уже на основе существующего восприятия, в-третьих, даже в этом случае не удается выделить ощущение как таковое, ибо красное в данном случае воспринимается как свойство некоторого предмета - помидора, т. е. как бы на фоне целостного восприятия. В этой связи было отмече но, что экспериментальное изучение ощущений, которым занималась психофизика на протяжении ста лет, было возможным только потому, что происходило в искусственных лабораторных условиях, не учитывав ших ряда важных особенностей нормального, естественного восприятия мира (поэтому результаты психофизики применимы лишь постольку, поскольку возникает ситуация, близкая к искусственной). Как отметил английский философ Г. Райл, исходивший из идей позднего Л. Витген штейна, в случае с ощущениями была совершена категориальная ошибка: на мнимые объекты, которыми являются ощущения, были перенесены особенности восприятия: в действительности можно видеть предметы, например, цветы, а не ощущения красного, зеленого, можно слышать шум прибоя, грохот грома, звуки речи и т. д., а не звуковые ощущения громкого, тихого и т. д. Поэтому никаких неоспоримых и несомнен ных единиц опыта (а именно эти качества приписывались ощущениям) не существует (Райл, 2000). Восприятие не может быть абсолютно не сомненным, что не мешает ему быть в большинстве случаев достаточно достоверным.
В XX веке возникли психологические направления, которые по-раз ному пересматривали те философские основания, из которых до этого исходили исследователи ощущения и восприятия. Результаты этого пере смотра приводили к разным теориям восприятия. Однако в итоге все эти теории по разным соображениям отказывались от понятия ощущения, как оно использовалось в предшествующей философии и психологии. Гештальт-психология формулировала тезис о структурном, целостном ха рактере восприятия и о невозможности понимания этой целостности как суммы отдельных атомов, «кирпичиков» - ощущений. В экспериментах представителей этого направления было показано, что восприятие может не измениться и в том случае, если меняются некоторые из компонентов целостной системы (если истолковать эти компоненты как ощущения, то получается, что восприятие не определяется входящими в его состав ощущениями). С точки зрения гештальт-психологов непосредственно да но не ощущение, а целостное восприятие (последнее, таким образом, не предполагает конструктивных операций ума над отдельными ощущениями). Согласно концепции, развитой Дж. Гибсоном (Гибсон, 1988), восприятие является активным процессом собирания организмом ин формации об окружающей среде. В этом процессе отдельные ощущения (так же, как и отдельные образы восприятия) не существуют. Представители когнитивной психологии считают возможным выделять отдельные единицы информации, из которой строится восприятие. Однако эти единицы в большинстве случаев не осознаются и значит, вряд ли могут быть истолкованы в качестве ощущений, как они понимались раньше в философии и психологии.
Таким образом, в силу разных причин понятие ощущения не является употребительным в большинстве направлений современной философии и психологии, ибо поставлены под сомнение те философские посылки, в рамках которых это понятие имело смысл.
Между тем, в отечественной философии советского периода в течение длительного времени это понятие играло важную роль. Это было связано с некритически принятыми в ней положениями В. И. Ленина, сформулированными в его работе «Материализм и эмпириокритицизм», о том, что ощущение является единственным источником всех наших знаний, что ощущение - это «субъективный образ объективного мира» (Ленин, 1957, с. 101), что материя как объективная реальность «дана человеку в ощущениях его», что она «фотографируется, отображает ся нашими ощущениями, существуя независимо от них» (Ленин, 1957, с. 131). Критикуя субъективистский феноменализм Э. Маха, В. И.Ленин противопоставляет ему материалистическое (реалистическое) истолкова ние ощущений, однако делает это некорректно. Все те, кто признавал и исследовал ощущение, отмечали такие его качества, которые делают невозможным мнение о том, что в ощущениях «дана материя». С этой точки зрения в ощущениях «даны» не материальные предметы (не говоря уже о материи в целом), а лишь отдельные свойства. К тому же, как считает большинство сторонников существования ощущения, в нем нет вообще знания, ибо нет разделения на субъект и объект. Поэтому оно не может быть и «образом» чего бы то ни было. Самое же главное состоит в том, что, критикуя Э. Маха, В. И. Ленин в то же время оказался в за висимости от главной философской посылки объекта своей критики - его философского сенсуализма, т. е. мнения о том, что все содержание нашего знания может быть выведено из ощущений (Ойзерман, 1994). Нужно сказать, что некоторые отечественные философы, формально не критикуя тезисы В. И. Ленина относительно ощущений, в своих иссле дованиях фактически дезавуировали их (Э. В. Ильенков, В. А. Лекторский и др. (Ильенков, 1960; Лекторский, 1980)). Ряд виднейших отечествен ных психологов (А.Н.Леонтьев, А. В. Запорожец, В. П. Зинченко и др. (Запорожец, 1967; Леонтьев, 1982)), исследуя проблему восприятия, фак тически опровергли теорию ощущений как элементарных атомов опыта, в частности в связи с развивавшейся ими критикой рецепторной теории чувственности.
Восприятие
Восприятие - чувственное познание, субъективно представляюще еся непосредственным, предметов (физических вещей, живых существ, людей) и объективных ситуаций (взаимоотношения предметов, движений, событий). Для восприятия характерно специфическое переживание прямого контакта с реальным миром (чувство реальности восприни маемого). Исторически восприятие отличалось от ощущения, которое характеризует не целостный предмет, а лишь отдельные качества, свой ства, а также от мышления как сознательного размышления, анализа, как интерпретации, поскольку мышление выступает как опосредован ная деятельность, а его результаты (абстракции, понятия, идеализации, теоретические объекты, идеи, теории и т.д.) могут и не воспринимать ся. Восприятие отличается также от наглядных образов представлений, которые, будучи субъективно непосредственно данными, вместе с тем не сопровождаются чувством прямого контакта с реальным миром.
Восприятие интересовало философию как вид знания, занимающий определенное место среди других его видов. Для рационалистов (Декарт, Спиноза и др.) восприятие, которое они четко не отделяли от ощущения, либо вообще не относится к знанию, либо рассматривается как «смутное знание» и уж во всяком случае не может лежать в основе познания. Кон такт с реальностью, переживаемый в восприятии, является с этой точки зрения мнимым. Для представителей эмпиризма именно в восприятии следует искать обоснование всей системы знания в целом. А поскольку, как показывает опыт, восприятие может вести к заблуждению, порождать иллюзии, необходимо было в составе самого восприятия выделить такие его компоненты, которые являются несомненными и непосредственны ми. Так, в философии эмпиризма были выделены элементарные «атомы» чувственного познания - ощущения. Восприятие, согласно этой кон цепции, строится из ощущений на основе законов ассоциации, которые были сформулированы сначала Д. Юмом и Д. Гартли (Юм, 1965), а за тем изучались в экспериментальной психологии XIX - начала XX века. Восприятие в отличие от ощущения с этой точки зрения предполагает некоторую деятельность ума, но степень активности ума в этом слу чае минимальна, так как ассоциации между ощущениями не столько обнаруживаются, сколько навязываются самим опытом (Мах, 1908).
Когда в начале XX века были обнаружены (в частности, гештальт- психологией) факты, ставящие под сомнение возможность понимания восприятия как результата простой ассоциации «атомарных» ощущений, в философии эмпиризма была сделана попытка в какой-то степени учесть эти факты и в то же время спасти основную идею эмпиризма: существова ние несомненного и непосредственно данного чувственного содержания, лежащего в основе восприятия и всей системы знания в целом. Так были постулированы так называемые чувственные данные (Д. Мур, Б. Рассел и др. (Russell, 1915)), из которых якобы возникает восприятие. Согласно этой точки зрения, если я, например, воспринимаю помидор, то можно усомниться в том, действительно ли существует предмет моего воспри ятия (может быть, это лишь подделка под помидор, или его отражение в зеркале, или же просто моя галлюцинация). Но нельзя усомниться в том, что непосредственно моему сознанию дано некоторое красное пятно круглой и отчасти выпуклой формы, выступающее на фоне других цветовых пятен и имеющее некоторую видимую глубину (см. Price , 1932, р. 3). Это и есть так называемые чувственное данное, имеющее довольно парадоксальный характер.
С одной стороны, оно существует вне моего сознания (поэто му отличается от его непосредственного схватывания в акте сознания). С другой стороны, оно не является физической вещью.
С одной стороны, оно носит сугубо личный характер, с другой, именно из чувственных данных возникает восприятие, имеющее дело с предметами, чувственно доступными всем другим людям.
Чувственное данное считается существующим вне моего сознания, вместе с тем оно зависит от состояния и актов сознания. Так, если мы даже сможем выделить некоторое чувственное данное, то его вниматель ное рассмотрение поможет нам обнаружить такие детали, которых мы не замечали ранее (например, какие-то новые оттенки в цвете, какие-то особенности формы). Но это значит к тому же, что содержание чувствен но данного не является чем-то несомненным и непосредственным, ибо оно может меняться в зависимости от актов сознания субъекта.
В философском эмпиризме первой половины XX века (неореализм, критический реализм, ранний логический позитивизм) велись большие дискуссии относительно природы чувственных данных и логики построе ния из них восприятия. При этом использовался аппарат символической логики для демонстрации того, как объект восприятия может быть понят в качестве определенной совокупности, класса или семьи чувственных данных (как актуально присутствующих в чувственном поле сознания, так и возможных). Попытки понимания восприятия на основе чувственных данных не дали никакого результата, ибо в итоге все же пришлось признать, что само выделение нувственных данных и их идентификация возможны только на базе уже существующего восприятия и что постро ение восприятия из чувственных данных логически невозможно, ибо предполагает использование бесконечного множества последних. Фило софская критика тезиса о возможности построения восприятия из ощущений или чувственных данных была особенно четко дана с позиций поздней философии Л. Витгенштейна Г. Райлом (Райл, 2000) и с позиций феноменологии М. Мерло-Понти (Мерло-Понти, 2000).
В психологии XX века были пересмотрены многие философские предпосылки, лежавшие в основе классического понимания восприятия в философии и психологии. Этот пересмотр шел по следующим линиям.
Прежде всего это отказ от понимания восприятия как соединения атомарных чувственных содержаний - ощущений - и интерпретация восприятия как целостного и структурного. Впервые этот подход был сфор мулирован гештальт-психологами, а впоследствии был принят с теми или иными модификациями и другими направлениями в психологии. В этой связи восприятие понимается не как результат более или менее активной деятельности ума, а как нечто непосредственно данное. Характеристика данности, приписывавшаяся ранее ощущению, считается в рамках дан ной концепции чертой восприятия. Однако если с классической точки зрения ощущение не только непосредственно, но и несомненно и бе зошибочно, то с точки зрения гештальт-психологии восприятие, будучи непосредственным, в то же время может приводить к ошибкам, иллюзиям (Вертгеймер, 1980).
Другие направления в исследовании восприятия в противовес ге штальт-психологии подчеркивали как раз его активный, конструктивный характер. Но эта активность была понята по-новому в сравнении с ее классическим пониманием. Активность субъекта в построении воспри ятия состоит не просто в констатации ассоциаций (как считала класси ческая философия и психология), а в решении интеллектуальных задач. При этом интеллект имеет дело не с ощущениями или чувственными данными, а с сенсорной информацией, которая не просто перераба тывается, а организуется в определенные структуры, в частности в те, с которыми имели дело гештальт-психологи. Ж. Пиаже исходит из того, что различие между восприятием и развитым мышлением не имеет прин ципиального характера, а характеризует лишь разные стадии развития интеллекта. Восприятие с его точки зрения возможно лишь на базе суще ствования определенного типа интеллектуальных операторных структур (Пиаже, 1969).
Дж. Брунер, Р. Грегори, а вслед за ними другие представители совре менной когнитивной психологии исходят из того, что процесс воспри ятия - это процесс категоризации, осмысления воспринятого (Грегори, 1972; Брунер, 1977 а). Это процесс принятия интеллектуального решения, вне которого восприятия не существуют. Это решение, которое не осознается (и поэтому субъекту восприятие предстает как что-то непосред ственно данное), возможно лишь на основе отнесения воспринимаемых предметов к тому или иному классу объектов, к той или иной категории, начиная с таких, как «стол», «стул», «дерево», и кончая категориями пред мета, движения, причинности и т.д. Некоторые из этих категорий (вы ступающих в роли перцептивных гипотез, перцептивных эталонов) явля ются продуктом опыта, другие имеют врожденный, доопытный характер. Дж. Брунер относит к последним время, пространство, движение, тождество, причинность, эквивалентность и др. Вот почему восприятие (и вы деленные на его основе отдельные чувственные качества предмета) имеет не только индивидуальный, но и «родовой», обобщенный характер, т. е. выступают как представители определенной чувственной универсалии.
Таким образом, в современной когнитивной психологии происходит в какой-то форме возвращение к тому пониманию опыта, которое фор мулировал такой критик эмпиризма, как И. Кант. Согласно последнему, опыт предполагает организацию чувственных впечатлений в априорных формах пространства и времени, а также применение априорных категорий рассудка (Кант, 1965). Правда, современная когнитивная психология еще дальше Канта отстоит в этом пункте от эмпиризма. Кант все же считал, что, во-первых, априорные формы пространства и времени при меняются к ощущениям (т. е. допускал существование последних, от чего отказалось большинство представителей современной психологии), во- вторых, различал восприятие и опыт, считая, что первое, в отличие от второго, обязательно предполагает только лишь формы пространства и времени, но не категории рассудка. Иными словами, по Канту воспри ятие, в отличие от опыта, может и не быть категориальным. Современная когнитивная психология исходит из того, что вне категориального осмы сления восприятие невозможно.
Ряд современных философов (Н. Хэнсон и др. (Hanson , 1969)) указывает на условность различения осознаваемой и неосознаваемой ин терпретации (поскольку первая может с течением времени переходить во вторую) и в этой связи на относительность суждения о том, что счи тать воспринимаемым. Так, согласно Т. Куну, концептуальная парадигма задает стереотип восприятия, поэтому хорошо овладевший ею ученый непосредственно воспринимает некоторые теоретические сущности (на пример, смотря на показания амперметра, видит не просто движение стрелки прибора, но силу тока в цепи и т.д.). С этой точки зрения смена парадигмы приводит к новому способу восприятия мира (Кун, 1975).
3. Интересная концепция восприятия, которая в то же время наибо лее радикально порывает с некоторыми фундаментальными установками философской и психологической традиции его изучения, принадлежит известному современному психологу Дж. Гибсону (Гибсон, 1988). По следний обращает внимание на две особенности понимания восприятия, которые до сих пор разделяли все его исследователи - философы и пси хологи, в том числе и работавшие в нашем столетии. Это, во-первых, мнение о том, что существует не только процесс восприятия (обычно нами не осознаваемый), но и отдельно данный его результат, продукт, перцепт, образ воспринимаемой реальности. Во-вторых, это тезис о том, что перцепт существует в мире сознания субъекта. Последний каким- то образом соотносит этот образ с реальностью. Философский вопрос о том, как возможно это соотнесение, всегда был камнем преткновения для всех исследователей восприятия. Дж. Гибсон исходит из того, что восприятие - это не некий «идеальный предмет», перцепт, образ, суще ствующий в субъективном мире воспринимающего, а активный процесс извлечения информации об окружающем мире. Этот процесс, в котором принимают участие все части тела субъекта, включает реальные действия по обследованию воспринимаемого окружения. Извлекаемая информация - в отличие от сенсорных сигналов, которые с точки зрения старых концепций восприятия порождают отдельные ощущения - соответствует особенностям самого реального мира. Ощущения, которые якобы вызываются отдельными стимулами и которые с точки зрения старой фи лософии и психологии лежат в основе восприятия, не могут дать знания о мире (что и было признано в так называемом «законе специфических энергий органов чувств» И. Мюллера). Между тем восприятие, понятое как активный процесс извлечения информации, презентует субъекту те качества самого внешнего мира, которые соотносимы с его потребностя ми и которые выражают разные возможности его деятельности в данной объективной ситуации. Постулированные старой философией и психологией ощущения не могут развиваться, не могут возникать новые их виды. В то же время практика способствует тому, что извлекаемая в восприятии информация становится все более тонкой, совершенной и точной. Учить ся воспринимать можно всю жизнь. Поэтому с точки зрения Дж. Гибсона восприятие существует не в сознании и даже не в голове (хотя без участия головы и сознания оно невозможно), а в циклическом процес се взаимодействия извлекающего перцептивную информацию субъекта и воспринимаемого им мира. В рамках своей концепции Дж. Гибсон уточ няет характеристики воспринимаемого мира. С его точки зрения важно учитывать, что воспринимающий субъект имеет дело не с простран ством, временем, движением атомов и электронов, которыми занимается современная наука, а с экологическими характеристиками мира, соотнесенными с его потребностями. Поэтому Дж. Гибсон принципиально различает окружающий мир (воспринимаемый субъектом) и физический мир (с которым имеет дело современная наука).
Важные дополнения и вместе с тем поправки к концепции Дж. Гиб сона сделаны У. Найссером (Найссер, 1981). Последний разделяет многие идеи первого, но вместе с тем считает важным обратить внимание на то, что извлечение информации из окружающего мира происходит по опре деленному плану. Этот план задается схемами (их можно рассматривать и в качестве когнитивных карт), которые иерархически увязаны друг с дру гом и отличаются друг от друга по степени общности. Так, например, есть схемы стола, комнаты, дома, улицы, но есть и схема восприни маемого мною мира в целом. Большинство этих схем приобретается в опыте (поэтому восприятие, направляясь схемой, в то же время влияет на нее, модифицирует ее), но исходные схемы являются врожденными. У. Найссер, таким образом, делает попытку примирить основные идеи Дж. Гибсона с некоторыми идеями современной когнитивной психологии.
4. В ряде важных отношений к концепциям Дж. Гибсона и У. Най-ссера близко истолкование восприятия в исследованиях отечественных психологов за последние 40 лет. Отличительная особенность этих иссле дований - выявление связи восприятия с деятельностью и действиями субъекта (Леонтьев, 1976). В этой связи была разработана концепция перцептивных действий (В. П. Зинченко ввел понятие продуктивного восприятия), а также специально исследовался процесс формирования перцептивных эталонов (схем) (Вергилес, Зинченко, 1967), при этом анализировалось влияние на этот процесс социальных и культурных пра вил (Запорожец, Венгер, Зинченко, 1967). А.Н.Леонтьев подчеркнул роль амодальной схемы мира («образа мира») как необходимого условия каждого отдельного восприятия и взаимодействие с этой схемой амодальной схемы тела субъекта (Леонтьев, 1979). Таким образом, восприятие внешнего мира предполагает само-восприятие субъекта. Последнее отно сится не к восприятию внутренних содержаний сознания (как считается, в частности, в феноменологии), а к восприятию тела субъекта и его места по отношению к другим предметам и событиям (Логвиненко, 1985).
Таким образом, в понимании восприятия в большинстве направле ний современной философии и психологии (при всем отличии разных направлений между собой) существует нечто общее: это истолкование восприятия как вида знания. Это обстоятельство весьма существенно, так как в традиционной философии восприятие, как правило, не рассма тривалось в качестве знания, а в лучшем случае понималось (философами- эмпириками) как предпосылка и источник последнего. Такое понимание было связано с истолкованием восприятия в качестве более или менее пассивного результата сенсорных данных. Поэтому многие философы считали, что нельзя говорить о ложности или истинности восприятия, ибо последние характеристики могут относиться лишь к претендующим на знание суждениям, восприятие же с этой точки зрения может быть только лишь адекватным или неадекватным, иллюзорным.
Что касается иллюзий восприятия, то с точки зрения традиционного эмпиризма они связаны с переносом сложившихся ассоциаций (восприятие с этой точки зрения и есть лишь совокупность ассоциаций отдельных ощущений) в те условия, в которых они уже не действуют. Поэтому для эмпиризма (например, для Э. Маха) нет никаких принципиальных различий между адекватным и неадекватным восприятием, между дей ствительностью и иллюзией, а лишь различия между привычными и не привычными ассоциациями. С современной точки зрения иллюзия вос приятия возникает тогда, когда при извлечении сенсорной информации применяется несоответствующая схема (перцептивная гипотеза), когда искусственно оборван процесс перцептивного обследования. Различие иллюзии и адекватного восприятия в этом случае является принципиаль ным, хотя мера адекватности может быть весьма различной. В традицион ной философии степень распространенности иллюзий восприятия была преувеличена (ссылка на эти иллюзии всегда была одним из главных ар гументов рационализма). Традиционная психология, экспериментально демонстрировавшая наличие таких иллюзий, как будто бы подкрепля ла это мнение. Как показывают современные исследования, подобные результаты явились следствием изучения восприятия в искусственных ла бораторных условиях, не принимавших во внимание ряда существенных особенностей реального восприятия. В реальном опыте возникающие иллюзии быстро себя обнаруживают в качестве таковых и снимаются в ходе последующей деятельности перцептивного обследования.
Восприятие, будучи знанием, не может вместе с тем рассматривать ся в качестве просто «низшей ступени познания», как об говорилось во многих учебниках по философии, изданных в советский период. Ко нечно, мышление, выходящее за рамки восприятия, может иметь дело с таким содержанием, которое непосредственно не воспринимается (хотя, как следует из вышеизложенного, восприятие тоже является видом мыслительной деятельности). Вместе с тем в восприятии сознанию пре- зентировано такое содержание, которое отсутствует в том мышлении, которое не включено в состав восприятия. Восприятие обеспечивает наи более прямой контакт с окружающим реальным миром и возможность его непосредственного обследования. Наконец, как об этом сказано выше, некоторые абстрактные сущности тоже могут восприниматься в определенных условиях (Лекторский, 1980).
Эпистемология классическая и неклассическая
Эпистемология: расширение, переосмысление, пересмотр
(Вместо введения)
Проблематика теории познания (эпистемологии - я не различаю этих терминов, как и большинство современных авторов) в течение последних сорока лет была одной их центральных в отечественной философии. Именно в этой области философии (так же, как в логике, философии науки, некоторых разделах истории философии) давление идеологии было меньше, и поэтому существовали возможности для исследовательской работы. Здесь появились интересные философы с оригинальными концепциями (Э. В. Ильенков, Г. П. Щедровицкий, М. К. Мамардашвили, Г. С. Батищев, М. К. Петров и др.), создавшие собственные школы. Велись живые дискуссии, были установлены плодотворные связи с некоторыми специальными науками (психология, история науки, лингвистика).
Сегодня положение изменилось. В нашей философии возникли новые для нас дисциплины, само существование которых ранее было невозможно: политическая философия, философия религии. По существу заново начала изучаться история русской философии. Впервые стало возможным серьезно обсуждать проблемы социальной философии, этики. В этой новой ситуации эпистемологическая проблематика как бы отошла на второй план. Кажется, что основные подходы к ее решению известны и обстоятельно разработаны, в то время как этого нельзя сказать о других разделах философии. К тому же социально-философские вопросы, проблемы философии религии и этики представляются более непосредственно связанными с осмыслением современной ситуации, с попытками разобраться в том непростом мире, в котором мы сегодня оказались.
К этим соображениям добавляются другие. Ряд популярных сегодня теоретиков постмодернизма (влиятельных также и в нашей стране), например, Р. Рорти, говорят о снятии всей традиционной эпистемологической проблематики, о ее вытеснении герменевтикой, т. е. вопросами интерпретации текстов. Другие постмодернисты идут дальше и говорят о том, что даже текст (и его высшее воплощение - книга) исчезают, заменяются аудиовизуальными носителями информации (прежде всего радио и телевидением). Восприятие информации, передаваемой через аудиовизуальные средства, существенно иное, чем восприятие смыслов, передаваемых посредством текста. Именно последний всегда был главным способом существования того, что Поппер называет «объективным знанием». К знанию, зафиксированному в тексте, можно отнестись рефлексивно, критически - отстранение, что гораздо труднее сделать по отношению к устной речи или изображению. Недаром лишь появление письма сделало возможным возникновение философии и науки. Если верно, что аудиовизуальная культура вытесняет сегодня культуру книжную (и вообще текстовую), то это должно иметь далеко идущие последствия. Речь в этом случае шла бы, в частности, о возникновении иного типа личности с весьма размытым, если не исчезнувшим сознанием собственной идентичности. Ведь последняя предполагает возможность саморефлексии, которая исторически возникла как раз на основе объективации состояний сознания в виде письма. Другим следствием наступления нетекстовой культуры был бы существенный подрыв позиций философии и науки, во всяком случае, лишение их культурообразующей функции. Эпистемология как критическая рефлексия над знанием в этом случае во многом потеряла бы смысл.
Хотя постмодернисты говорят о реальных проблемах, я думаю, что главный их тезис принять нельзя. Имеется много оснований считать (и на эту тему существует большая литература), что наиболее развитые страны вступают ныне в стадию информационного общества, когда мерилом богатства становится производство, распространение и потребление знания. Именно отношение к знанию, к возможностям его создания и использования все в большей степени будет определять и социальное расслоение общества, и разделение на страны и регионы с точки зрения их места и влияния в новом мировом порядке. При этом речь идет в первую очередь о том знании, которое может быть передано от одного человека к другому, о знании, на основе которого можно конструировать новые технологии и типы коллективных практик, т. е. существующего в интерсубъективной форме, прежде всего в виде текста (как книжного, так и компьютерного).
Одна из особенностей современного этапа в науке - выявление фундаментальной важности факта производства и потребления знания для понимания самых разнообразных явлений. Это и «когнитивная теория» биологической эволюции, и когнитивная психология (как индивидуальная, так и социальная), и когнитивная наука в целом (включающая наряду с психологией определенные разделы лингвистики, логики, философии, математики). Это когнитивный подход в теории культуры. Это, наконец, растущее понимание того, что само успешное функционирование современного демократического общества предполагает рациональное обоснование принимаемых решений, культуру рефлексии и критической дискуссии.
Проблематика знания и познания, таким образом, не только не снимается с повестки дня, но становится центральной для понимания современного общества и человека. Вместе с тем серьезно расширяется и изменяется понимание знания, его отношения к информации, к процессам в неживых, живых и компьютерных системах, возможностей его обоснования, его социального и культурного характера. Появляются такие новые дисциплины, исследующие знание и познание, как «экспериментальная эпистемология», в которой философские и логические способы анализа знания взаимодействуют с разработками в области искусственного интеллекта, как эволюционная эпистемология, изучающая познавательные процессы в контексте биологической эволюции, как социальная эпистемология, исследующая познание в контексте функционирования социальных и культурных структур.
Таким образом, колоссально расширяется по сравнению с классической эпистемологией поле изучения знания и познания. И вместе с тем новые исследования ведут к необходимости пересмотра ряда положений классической эпистемологии относительно понимания знания и возможностей его обоснования, сознания и его единства, Я как носителя знания и сознания. Для классической эпистемологии был характерен ряд особенностей. Это гиперкритицизм (скептическая установка в отношении существования внешнего сознанию мира и возможностей его познания, а также в отношении знания чужих сознаний), фундаментализм (идея о существовании некоторых неизменных норм, позволяющих выделять и обосновывать знание), субъектоцентризм (мнение об абсолютной достоверности знания о состояниях сознания субъекта и недостоверности остального знания), наукоцентризм (установка на то, что только лишь научное знание является знанием в точном смысле слова). Складывающаяся сегодня неклассическая эпистемология отказывается от всех этих установок и заменяет их другими, такими, например, как доверие к принимаемой субъектом познавательной традиции (при определенных условиях), учет конкуренции и дискуссии таких традиций, отказ от фундаментализма, от субъектоцентризма, новое понимание «внутренних» состояний сознания, ментальных репрезентаций и самого Я и др. Это порождает целый ряд новых проблем, которые не существовали для классической теории познания.
Отечественные разработки в области эпистемологии оказываются сегодня в особой ситуации. С одной стороны, для многих наших философов идея неклассической эпистемологии оказывается близкой. Можно сказать, что некоторые из них в течение последних сорока лет в значительной степени двигались именно по этому пути, используя, в частности, ряд идей К. Маркса, Л. Выготского, М. Бахтина (эти идеи очень популярны сегодня на Западе, в том числе и в контексте разработки неклассической эпистемологии). С другой стороны, многие принципиальные проблемы неклассического понимания знания и познания нам еще предстоит серьезно осваивать и исследовать. Вместе с тем у нас существует дополнительная трудность в этой работе. Дело в том, что в советский период в качестве официальной идеологической доктрины, от которой специалисты в области эпистемологии не могли отступать под страхом идейного уничтожения, была так называемая «ленинская теория отражения». Правда, сам В. И.Ленин не претендовал на то, что его рассуждения об отражении в работе «Материализм и эмпириокритицизм» (которые во многих случаях он просто переписал из работ Ф. Энгельса) могут считаться законченной и непогрешимой «теорией», тем более «высшим этапом» марксистской философии. Понимание В. И. Лениным отражения не совсем ясно и может быть интерпретировано различными в философском плане способами. Ленинское понимание ощущения как «субъективного образа объективного мира» и как единственного источника знания выражало позицию наивного сенсуализма и окончательно стало анахронизмом по крайней мере к середине нашего столетия. Между тем, начиная с 30-х гг. так называемая «ленинская теория отражения» навязывалось всем советским философам в качестве неоспоримой догмы. Когда в 60-е, 70-е гг. у нас появились оригинальные исследования в области теории познания, то и они вынуждены были ссылаться на эту «теорию» и использовать ее терминологию, хотя по существу не могли не отступать от ее догматических принципов в ту или другую сторону. В ряде случаев этой «теории» давалось такое толкование, которое позволяло как бы нейтрализовать некоторые ее установки (так, например, ряд наших философов и психологов по сути дела критиковали сенсуализм). Вместе с тем использование терминологии «теории отражения» затрудняло обсуждения ряда современных эпистемологических проблем. Разработка неклассической эпистемологии поэтому означает для нас также и пересмотр собственного наследия в этой области, отказ от некоторых положений, уточнение и конкретизацию других. Вместе с тем, как я уже сказал, ряд философских идей К. Маркса, относящихся к разработке деятельностного подхода, к пониманию связи деятельности, коммуникации и познания, как раз работают на неклассическую эпистемологию.
Сегодня ряд авторов как у нас, так и за рубежом, пишут о необходимости преодоления или переосмысления того, что называется классической эпистемологией (теорией познания). В этой связи иногда выдвигается идея неклассической эпистемологии. В других случаях предлагается создание какой-то новой дисциплины: «эпистемика» у А.Голдмана , новая эпистемология у С.Тулмина , новое понимание эпистемологии у К Поппера и т.д. Обсуждение этого круга идей имеет традицию и в нашей стране . Раньше у нас говорилось о различии классической теории познания и теории познания марксистской (которая выступала в этой связи как неклассическая). Сегодня ряд наших философов связывают неклассичность эпистемологии с её меж-дисциплинарностью, с «лингвистическим поворотом» в философии, с появлением социальной эпистемологии и другими сюжетами современной философии. Некоторые авторы предлагают заменить теорию познания широко понятой «философией познания». Встречаются и рассуждения о том, что все старые категории традиционной эпистемологии: субъект, объект, реальность, объективность знания, рациональность, истина – потеряли сегодня смысл. Ясно, что в случае такого понимания теряет право на существование и сама эпистемология.
Таким образом, рассуждения о преодолении классической эпистемологии имеют разный смысл и сопровождаются разными рекомендациями.
Но нужно ли вообще ставить вопрос о переосмыслении эпистемологии?
Я считаю, что нужно. Это, как мне представляется, обусловлено двумя группами фактов. Во-первых, тем, что человечество вступает в общество знаний (информационное общество), в котором проблемы получения, распределения и использования знаний во многом определяют социальные и экономические процессы. Знание начинает играть новую роль в человеческой жизни и выступает в новом обличии. С этим обстоятельством связано и бурное развитие исследований познавательных процессов. Если в прошлом изучением познания занималась философия, а потом психология, то сегодня это множество специальных когнитивных дисциплин, иногда объединяемых в когнитивную науку. Будущее цивилизации многие специалисты связывают с конвергенцией таких технологий, как био- и нанотехнологии, а также технологии информационные и когнитивные. Во-вторых, необходимость нового понимания знания и познания диктуется отказом современной науки и философии от претензий на абсолютизм. Понимание релятивности знания и познавательных норм, трудность во многих случаях провести различение знания и верования, информации и дезинформации – всё это определяет недостаточность тех способов понимания знания и познания, которые были выработаны в классической эпистемологии, и необходимость какого-то иного понимания знания и познания и другого представления о возможностях той дисциплины, которая называется эпистемологией.
Я хочу сразу же подчеркнуть, что являюсь сторонником разработки неклассической эпистемологии. Но для меня последняя не есть отрицание классической философской тематики в понимании познания, а лишь новый способ её разработки, учитывающий современную социальную, культурную и научную реальность. Классическая эпистемологическая тематика переосмысливается. Вместе с тем в эпистемологии возникает множество новых проблем. Колоссально расширяется сфера её приложений.
Мне приходилось неоднократно писать на эту тему. Об этих сюжетах неоднократно размышлял и Владимир Сергеевич Швырёв, в частности, в знаменитой статье трёх авторов о классической и неклассической буржуазной философии , а также в не так давно опубликованной статье о рациональности (написанной в соавторстве с И.Т.Касавиным и мною) . Попробую высказать некоторые соображения на эту тему.
Но сначала о самом понимании классической и неклассической эпистемологию Очень важно иметь в виду, что под классической я не имею в виду все эпистемологические рассуждения, имевшиеся в истории философии. Я считаю, что классической эпистемология стала только в 17 веке, после известного «эпистемологического поворота», когда теоретико- познавательная тематика стала для философии центральной, а эпистемология начала играть роль «первой философии». До этого она успешно разрабатывалась: достаточно вспомнить, что основные моменты понимания того, что считать знанием, высказал ещё Платон. Однако до 17 столетии эпистемологическая тематика исследовалась в подчинении онтологическим проблемам. Классическим, по моему мнению, нужно считать тот способ задания и обсуждения эпистемологических проблем, который возник именно в 17 столетии.
Можно выделить несколько особенностей классической эпистемологии.
1. Критицизм . В сущности вся философия возникает как недоверие к традиции, к тому, что навязывается индивиду внешним (природным и социальным) окружением. Эпистемология - это критика того, что считается знанием в обыденном здравом смысле, в имеющейся в данное время науке, в других философских системах. Поэтому исходной для эпистемологии является проблема иллюзии и реальности, мнения и знания. Эта тематика была хорошо сформулирована уже Платоном в диалоге “Теэтет”. Что считать знанием? Ясно, что это не может быть общепринятое мнение, ибо оно может быть общим заблуждением, это не может быть и просто мнение, которому соответствует реальное положение дел (т.е. истинное высказывание), ибо соответствие между содержанием высказывания и реальностью может быть чисто случайным. Платон приходит к выводу о том, что знание предполагает не только соответствие содержания высказывания и реальности, но и обоснованность первого.
Проблема обоснования знания становится центральной в западноевропейской философии, начиная с 17 в. Это связано с становлением нетрадиционного общества, с появление свободного индивида, полагающегося на самого себя. Что именно можно считать достаточным обоснованием знания? Этот вопрос оказывается в центре философских дискуссий. Эпистемология выступает прежде всего как критика сложившихся метафизических систем и принятых систем знания с точки зрения определённого идеала знания. Для Ф.Бэкона и Р.Декарта это критика схоластической метафизики и перипатетической науки. Для Д.Беркли это критика материализма и ряда идей новой науки, в частности, идеи абсолютного пространства и времени в физике Ньютона и идеи бесконечно-малых величин в разработанном в это время дифференциальном и интегральном исчислении (последующая история науки показала правоту критического анализа, данного Беркли, некоторых основоположений науки Нового времени). Кант использует свою эпистемологическую конструкцию для демонстрации невозможности традиционной онтологии, а также и некоторых научных дисциплин (например, психологии как теоретической, а не описательной науки). Сама система кантовской философии, в основе которой лежит эпистемология, носит название критической. Критицизм определяет главный пафос и других эпистемологических построений классического типа. Так, например, для Э.Маха его эпистемология выступает как способ обоснования идеала описательной науки, а в связи с этим критики идей абсолютного пространства и времени классической физики (эта критика была использована А.Эйнштейном при создании специальной теории относительности), а также атомной теории (что было отвергнуто наукой). Логические позитивисты использовали свой эпистемологический принцип верификации для критики ряда утверждений не только в философии, но и в науке (в физике, в психологии), а К.Поппер с помощью принципа фальсификации пытался продемонстрировать ненаучность марксизма и психоанализа.
2. Фундаментализм и нормативизм . Сам идеал знания, на основе которого решается задача критики, должен быть обоснован. Иными словами, следует найти такой фундамент всех наших знаний, относительно которого не возникает никаких сомнений. Всё то, что претендует на знание, но в действительности не покоится на этом фундаменте, должно быть отвергнуто. Поэтому поиск основания знаний не тождественен простому выяснению причинных зависимостей между разными психическими образованиями (например, между ощущением, восприятием и мышлением), а направлен на выявление таких знаний, соответствие которым может служить нормой . Иными словами, следует различать между тем, что фактически имеет место в познающем сознании (а всё, что в нём есть, например, иллюзия восприятия или заблуждение мышления, чем-то причинно обусловлено) от того, что должно быть для того, чтобы считаться знанием (т.е. то, что соответствует норме ). При этом в истории философии нередко нормативное смешивалось с фактически сущим и выдавалось за последнее.
В этом своём качестве эпистемология выступала не только в качестве критики, но и как средство утверждения определённых типов знания, как средство их своеобразной культурной легитимации. Так согласно Платону чувственное восприятие не может дать знание, по-настоящему можно знать только то, о чём учит математика. Поэтому с этой точки зрения в строгом смысле слова не может быть науки об эмпирических феноменах, идеал науки - геометрия Эвклида. По Аристотелю дело обстоит иначе: чувственный опыт говорит нечто о реальности. Опытная наука возможна, но она не может быть математической, ибо опыт качествен и не математизируем. Новоевропейская наука, возникшая после Коперника и Галилея, по сути дела синтезировала программы Платона и Аристотеля в виде программы математического естествознания, основанного на эксперименте: эмпирическая наука возможна, но не на основе описания того, что дано в опыте, а на основе искусственного конструирования в эксперименте (а это предполагает использование математики) того, что исследуется. В основе этой программы лежит определённая установка: реальность дана в чувственном опыте, но её глубинный механизм постигается с помощью её препарирования и математической обработки. Эпистемология в этом случае выступает как способ обоснования и узаконения новой науки, которая противоречит и старой традиции, и здравому смыслу, является чем-то странным и необычным.
В этой связи я хочу обратить внимание на принципиальное разделение, характерное для классической эпистемологии - это разделение на психологистов и анти - психологистов . Конечно, все философы различали причинное объяснение тех или иных феноменов сознания и их нормативное оправдание. Однако для психологистов (к ним относятся все эмпирики, а также некоторые сторонники теории “врождённых идей”) норма, обеспечивающая связь познания с реальностью, коренится в самом эмпирически данном сознании. Это определённый факт сознания. Эпистемология в этой связи основывается на психологии, изучающей эмпирическое сознание. Исторически многие исследователи в области эпистемологии были одновременно и выдающимися психологами (Д.Беркли, Д.Юм, Э.Мах и др.). Для анти-психологистов нормы, говорящие не о сущем, а о должном, не могут быть просто фактами индивидуального эмпирического сознания. Ведь эти нормы имеют всеобщий, обязательный и необходимый характер, они не могут быть поэтому получены путём простого индуктивного обобщения чего бы то ни было, в том числе и работы эмпирического сознания и познания. Поэтому их источник следует искать в другой области. Для философского трансцендентализма (Кант, неокантианцы, феноменология) этой областью является трансцендентальное сознание, отличное от обычного эмпирического, хотя и присутствующее в последнем. Методом эпистемологического исследования в этом случае не может быть эмпирический анализ психологических данных. Для Канта это особый трансцендентальный метод анализа сознания. Феноменологи в качестве такого метода предлагают особое интуитивное схватывание сущностных структур сознания и их описание. Эпистемология в последнем случае оказывается вовсе не теорией в точном смысле слова, а дескриптивной дисциплиной, хотя описание относится не к эмпирическим фактам, а к особого рода априорным феноменам. К тому же эта дисциплина не зависит ни от каких других (в том числе и от психологии), а предшествует им.
Анти-психологизм в эпистемологии. был своеобразно продолжен в аналитической философии. Здесь он был понят как анализ языка. Правда, сам этот анализ является уже не трансцендентальной процедурой, а процедурой вполне эмпирической, но имеющей дело уже не с фактами эмпирического сознания (как это было у психологистов), а с фактами “глубинной грамматики” языка. В рамках этого подхода эпистемология была истолкована как аналитическая дисциплина, а старая эпистемология раскритикована, в частности Л.Витгенштейном, как несостоятельная “философия психологии”. Такие принципы, задающие нормативы знания, как верификация и фальсификация, были поняты как укоренённые в структурах языка. В этой связи был чётко разделён “контекст открытия” того или иного утверждения, являющийся предметом психологического исследования, от “контекста обоснования”, с которым имеет дело философский анализ.
3. Субъектоцентризм . В качестве несомненного и неоспоримого базиса, на котором можно строить систему знания, выступает сам факт существования субъекта. С точки зрения Декарта -это вообще единственный самодостоверный факт. Во всём остальном, в том числе и в существовании внешнего моему сознанию мира и других людей, можно усомниться (таким образом, критицизм, характерный для всей классической эпистемологической традиции, многократно усиливается принятием этого тезиса). Знание о том, что существует в сознании - неоспоримо и непосредственно. Знание о внешних моему сознанию вещах-опосредованно. Для эмпириков таким неоспоримым статусом обладают данные в моём сознании ощущения. Для рационалистов - это априорные формы сознания субъекта. Так возникают специфические проблемы классической эптстемологии: как возможно знание внешнего мира и сознания других людей? Их решение оказалось весьма трудным, в том числе не только для философии, но и для эмпирических наук о человеке, принявших субъектоцентрическую установку классической эпистемологии, в частности, для психологии. Для целого ряда философов и учёных, разделявших принципиальную установку классической эпистемологии относительно непосредственной данности состояний сознания и в то же время не сомневавшихся в такой же очевидности факта существования внешних предметов (материализм, реализм) оказалось трудным согласовать эти положения. Отсюда идеи Г.Гельмгольца об “иероглифическом” отношении ощущений к реальности, “закон специфической энергии органов чувств” И.Мюллера и др.
Ряд представителей эпистемологии предложили “снять” саму проблему отношения знания и внешнего мира, истолковав сознание субъекта в качестве единственной реальности: для эмпириков это ощущения, для рационалистов априорные структуры сознания. Мир (в том числе другие люди) выступает в этом случае либо как совокупность ощущений, либо как рациональная конструкция субъекта. С критикой этого положения выступили представители разных реалистических школ, однако до тех пор, пока познание продолжало пониматься только как факт индивидуального сознания, как нечто, происходящее лишь “внутри” субъекта (хотя бы и причинно обусловленное событиями внешнего мира), отмеченные трудности не могли быть решены.
Если Декарт не различает эмпирического и трансцендентального субъектов, то в последующем такое различение осуществляется. Эмпирики и психологисты имеют дело с индивидуальным субъектом, трансценденталисты с трансцендентальным. Так, например, для Канта является несомненным, что предметы, данные мне в опыте, существуют независимо от меня как эмпирического индивида. Однако сам этот опыт сконструирован трансцендентальным субъектом. Трансцендентальное единство апперцепции этого субъекта является даже гарантом объективности опыта. Для Гуссерля несомненной реальностью является данность феноменов трансцендентальному сознанию. Что касается соотношения этих феноменов с внешней реальностью, то от этих вопросов феноменология “воздерживается”.
4. Наукоцентризм . Эпистемология приобрела классический вид именно в связи с возникновением науки Нового времени и во многом выступала как средство легитимации этой науки. Поэтому большинство эпистемологических систем исходило из того, что именно научное знание как оно было представлено в математическом естествознании этого времени является высшим типом знания, а то, что говорит наука о мире, то и существует на самом деле. Многие проблемы, обсуждавшиеся в классической эпистемологии, могут быть поняты только в свете этой установки. Такова, например, обсуждавшаяся Т.Гоббсом, Д.Локком и многими другими проблема т.н. первичных и вторичных качеств, одни из которых (тяжесть, форма, расположение и др.) считаются принадлежащими самим реальным предметам, а другие (цвет, запах, вкус и др.) рассматриваются как возникающие в сознании субъекта при воздействии предметов внешнего мира на органы чувств. Что существует реально и что реально не существует, в данном случае полностью определяется тем, что говорила о реальности классическая физика. Кантовская эпистемология может быть понята как обоснование классической ньютоновской механики. Для Канта факт существования научного знания является исходно оправданным. Два вопроса его “Критики чистого разума” - “как возможна чистая математика” и “как возможно чистое естествознание” - не ставят под сомнение оправданность данных научных дисциплин, а лишь пытаются выявить условия их возможности. Этого нельзя сказать о третьем вопросе кантовской “Критики” - “как возможна метафизика” - философ пытается показать, что с эпистемологической точки зрения последняя невозможна. Для неокантианцев эпистемология возможна только как теория науки. Логические позитивисты видели задачу философии (аналитической эпистемологии) именно а анализе языка науки, а вовсе не обыденного языка. Согласно К.Попперу эпистемология должна иметь дело только с научным знанием.
Можно говорить о том, что в последние десятилетия 20 в. начала складываться неклассическая эпистемология, которая отличается от классической по всем основным параметрам. Изменение эпистемологической проблематики и методов работы в этой области связано с новым пониманием познания и знания, а также отношения эпистемологии и других наук о человеке и культуре. Это новое понимание в свою очередь обусловлено сдвигами в современной культуре в целом. Я считаю, что можно выделить определённые черты нового понимания эпистемологии. Я подчёркиваю, что я говорю именно о том понимании неклассической эпистемологии, которое я разделяю (другие авторы, в том числе отечественные, могут понимать под неклассической эпистемологией нечто другое).
1. Отказ от абсолютистского критицизма . Вера, знание, доверие . Это не означает отказа от философского критицизма (без которого нет самой философии), а только лишь понимание того фундаментального факта, что познание не может начаться с нуля, на основе недоверия ко всему данному в опыте и ко всем познавательным традициям, а предполагает, что познающий индивид исходит из принятия чего-то. Вера и знание не абсолютно исключают друг друга. Знание не является чем-то совершенно несомненным и в принципе не допускающим ревизии и корректировки, т.е. включает момент принятия чего-то на веру. В свою очередь вера, если она не безумна, в какой-то степени пытается быть обоснованной (можно говорить о рациональной вере). В разных когнитивных образованиях соотношение знания и веры может быть разным. При этом само различение веры и знания и обсуждение вопроса о том, что следует в том или ином контексте считать знанием, предполагает исходную установку доверия к миру, которая не обсуждается (таким образом, существование внешнего мира не нуждается в доказательстве, ибо это предпосылка любого элементарного познавательного акта). На смену установки недоверия и поисков абсолютной само-достоверности приходит установка доверия также и к результатам деятельности других, ибо без этого невозможна никакая коллективная деятельность, в том числе и познавательная – особенно в современной «большой науке». Речь идёт не о слепом доверии, а только о том, что в данном контексте что-то принимается с доверием, ибо является условием того или иного вида деятельности. В другом контексте то, что до сих пор принималось с доверием, может быть подвергнуто критике.
2. Отказ от фундаментализма . Нефундаменталистское понимание обоснования знания. Этот отказ связан с обнаружением изменчивости познавательных норм, невозможности формулировать жёсткие нормативные предписания развивающемуся познанию. Попытки отделять знание от незнания с помощью таких предписаний, предпринятые в науке 20 в., в частности, логическим позитивизмом, потерпели крах. Но этот отказ связан также и с признанием невозможности такого обоснования знания, которое сделало бы его абсолютно несомненным и не допускающим ревизии и корректировки.
Некоторые философы на этом основании сделали вывод о невозможности какого бы то ни было обоснования знания и поэтому о невозможности самого знания, которое при таком понимании становится разновидностью веры. В этом случае эпистемология становится бессмысленной (Р.Рорти ). Другая реакция на эту ситуацию: превращение эпистемологии из нормативной философской дисциплины в раздел специальных когнитивных наук, изучающих, как реально протекают познавательные процессы. Это программа т.н. «натурализованной эпистемологии», которую предложил известный американский философ У.Куайн.
Нужно сказать, что в рамках «натурализованного» понимания эпистемологии была проделана большая работа по осмыслению результатов, полученных в когнитивных науках (когнитивная психология, когнитивная лингвистика, исследования в области искусственного интеллекта, когнитивные нейронауки). Но это осмысление показало, что классическая эпистемологическая тематика в этом случае не исчезает, а появляется снова . Во-первых, ряд фундаментальных понятий когнитивной науки (ментальные репрезентации, гипотеза о «языке мысли» и др.) потребовали философского осмысления, которое породило острую дискуссию. Во-вторых, сегодня большинство философов, изучающих познание, признало, что невозможность абсолютного обоснования знания не означает отсутствия всякого его обоснования. Знание отличается от верования именно обоснованием. Это обоснование не может быть абсолютным, но «надёжным» в той или иной степени. Проблеме «надёжности» знания посвящена сегодня огромная литература в рамках т.н. «реляйэбилизма» - направления неклассической эпистемологии . В-третьих, сегодня стало ясным, что если даже понимать эпистемологию как наиболее абстрактную часть когнитивной науки, то и в этом случае философ не просто осмысливает результаты специальных когнитивных исследований, а оценивает деятельность разных когнитивных механизмов с точки зрения их «надёжности», т.е. вклада в получение знания. Иными словами, нормативная функция эпистемологии не исчезает, хотя и приобретает новый вид, так как основывается на анализе результатов специальных когнитологических исследований.
Но тогда ясно, что по-новому приходится понимать и старый спор психологистов и анти-писихологистов в эпистемологии.
Как я уже сказал, неклассическая эпистемология сближается с когнитивными науками, в частности, с когнитивной психологией, анализирует факты, полученные в последней.. В этом современная эпистемология непохожа на классическую анти-психологическую свою предшественницу. Однако не происходит и простого возврата к старому психологизму. Во-первых, сегодня психология отошла от методов старой интроспекции. Психологические факты добываются не столько с помощью самонаблюдения, сколько в результате анализа процессов переработки информации когнитивными системами (при этом используются математические модели). Во-вторых, в значительной мере снята сама проблема, разные решения которой предлагали психологисты и анти-психологисты. Речь идёт о взаимоотношении факта и нормы в познании. Психологисты претендовали на описание того, как познание действительно, фактически происходит. Анти-психологисты исследовали нормы познавательной деятельности, т.е не то, каким познание является фактически, а каким оно должно быть, чтобы соответствовать своему понятию. Сегодня однако ясно, что связь между разными когнитивными состояниями не только причинностная, но и нормативная. Работа когнитивной системы определяется некоторым набором правил и норм переработки информации. Исследование фактической работы такой системы предполагает выявление этих норм. Когнитивная наука описывает эти нормы. Эпистемология принимает во внимание эти результаты и в свою очередь даёт оценку этих норм с точки зрения их вклада в получение знания. Между прочим, в процессе работы этого рода выявляется важная эвристическая роль некоторых идей, высказанных в русле антипсихологической традиции (в частности, ряда идей И.Канта и Э.Гуссерля).
Существуют и другие способы понимания задач эпистемологии в свете краха фундаментализма. Целый ряд исследователей подчёркивает коллективный характер получения знания (как обыденного, так и научного) и необходимость в этой связи изучения связей между субъектами познавательной деятельности. Эти связи, во-первых, предполагают коммуникацию, во-вторых, социально и культурно опосредованы, в-третьих, исторически изменяются. Нормы познавательной деятельности меняются и развиваются в этом социально-культурном процессе. В этой связи формулируется программа социальной эпистемологии (которая ныне реализуется исследователями во многих странах), предполагающей взаимодействие философского анализа с изучением истории познания и его социально-культурного исследования. Задача специалиста в области эпистемологии выглядит в этом контексте не как предписывание познавательных норм, полученных на основании некоторых априорных соображений, а как выявление тех из них, которые реально используются в процессе коллективной познавательной деятельности. Эти нормы меняются, они являются разными в разных сферах познания (например, в обыденном и научном познании, в разных науках), они не всегда в полной мере осознаются теми, кто их использует, между разными нормами могут существовать противоречия. Задача философа - выявление и экспликация всех этих отношений, установление логических связей между ними, выявление возможностей их изменения и их нормативная оценка с точки зрения вклада в получение знания.
Наконец, нужно назвать и такое направление современной не-фундаменталистской эпистемологии, как эволюционная эпистемология- исследование познавательных процессов как момента эволюции живой природы и как её продукта (К.Лоренц, Г.Фоллмер и др.) . В этой связи делаются попытки решения ряда фундаментальных проблем эпистемологии (включая вопросы соответствия познавательных норм и внешней реальности, наличия априорных познавательных структур и др.) на основе данных современной биологии.
3. Отказ от субъектоцентризма. Субъект как продукт коммуникаций. Если для классической эпистемологии субъект выступал как некая непосредственная данность, а всё остальное вызывало сомнение, то для современной эпистемологии проблема субъекта является принципиально другой. Познающий субъект понимается в качестве изначально включённого в реальный мир и систему отношений с другими субъектами. Вопрос не в том, как понять познание внешнего мира (или даже доказать его существование) и мира других людей, а как объяснить генезис индивидуального сознания, исходя из этой объективной данности. В этой связи важные идеи были высказаны выдающимся отечественным психологом Л.Выготским, согласно которому внутренний субъективный мир сознания может быть понят как продукт межсубъектной деятельности, включающей коммуникацию. Субъективность, таким образом, оказывается культурно-историческим продуктом. Эти идеи были также подхвачены рядом западных специалистов в области эпистемологии и философской психологии, предложивших коммуникативный подход к пониманию Я, сознания и познания (Р.Харре и др.) . Коммуникативный подход к пониманию субъекта, оказавшийся весьма плодотворным, вместе с тем ставит ряд новых для эпистемологии вопросов: возможно ли познание без Я; не ведёт ли коммуникативное взаимодействие исследователя и исследуемого при изучении психических процессов к созданию тех самых явлений, которые изучаются, каково отношение Я, искусственно сконструированного с помощью средств телекоммуникаций (т.н. «виртуальное Я») к Я реальному и др.
4. Отказ от наукоцентризма. Многооброазие форм и типов знания. Наука является важнейшим способом познания реальности. Но не единственным. Она принципиально не может вытеснить, например, обыденное знание. Для того, чтобы понять познание во всём разнообразии его форм и типов, необходимо изучать эти до-научные и вне-научные формы и типы знания. Самое важное при этом то, что научное знание не просто предполагает эти формы, но и взаимодействует с ними. Например, сама идентификация предметов исследования в научной психологии предполагает обращение к тем явлениям, которые были выделены здравым смыслом и зафиксированы в обыденном языке: восприятие, мышление, воля, желание и т.д. То же самое в принципе относится и к всем другим наукам о человеке: социологии, филологии и др. Наука не обязана следовать тем разграничениям, которые осуществляет здравый смысл. Но она не может не считаться с ними. В этой связи взаимодействие обыденного и научного знания может быть уподоблено отношениям между разными познавательными традициями, которые взаимно критикуют друг друга и в этой критике взаимно обогащаются. Сегодня, например, идёт острая дискуссия по вопросу о том, насколько нужно учитывать (и нужно ли учитывать вообще) данные “народной психологии”, зафиксированные в обыденном языке, в когнитивной науке .
В связи со сказанным я хочу сделать ряд важных пояснений.
Дело в том, что критика классической эпистемологии нередко сопровождается отказом от центральной эпистемологической проблематики, а значит, по сути дела отказом от самой этой области философских исследований, хотя это иной раз преподносится как новое понимание эпистемологии. Я имею в виду, в частности, некоторые варианты разработки «социальной эпистемологии», связанные, например, с т.н. «эдинбургской школой» (в нашей стране есть сторонники такого понимания) . Согласно этому представлению не существует ассиметрии знания и заблуждения, все когнитивные образования – не что иное, как продукт взаимодействия разных когнитивных коллективов, деятельность которых и конкуренция между которыми определяются не поисками истины, а стремлением получить власть (хотя бы и в науке) и доступ к финансовым ресурсам. Знание оказывается «социальной конструкцией», которая не имеет никакого отношения к постижению реальности. Проблематика знания тем самым теряет смысл. Такое «обновление» эпистемологии есть на самом деле отказ от эпистемологии как философской дисциплины. В действительности в современном обществе существует острая необходимость в анализе разных социальных структур и социальных механизмов получения знания с точки зрения их вклада в обеспечение его надежности: это центральная проблема настоящей социальной эпистемологии, которая не порывает с проблематикой эпистемологии, но исследует её в определенном современном контексте. И это реальная проблема современного общества и человека.
Я хочу подчеркнуть, что до тех пор, пока существует философия, всегда будут обсуждаться вопросы, связанные с пониманием знания, реальности, истины, рациональности, субъекта познавательной деятельности и др. т.е. вопросы, конституирующие саму область эпистемологии и, конечно, обсуждавшиеся в классической эпистемологии. Переход к её неклассической фазе не означает отказа от этих проблем, что бы по этому поводу не говорили некоторые современные теоретики.
Так, например, различение знания и мнения, или знания и эпистемического верования - это проблема всей эпистемологии независимо от разделения её на этапы. Отказ от него – это отказ и от эпистемологии, и от философии в целом (что происходит в современном постмодернизме). Я считаю, что современная эпистемология должна очень серьёзно учитывать опыт того познания, которое реально происходит как в обычной жизни (включено в «жизненный мир» человека), так и в научной практике, при этом особенным образом в разных науках. А эта эмпирическая познавательная практика говорит о том, что мнение и знание всегда различаются и что знание невозможно без обоснования. В современном мире в связи с развитием новых информационных технологий и средств телекоммуникации проблема различения верования и знания становится в ряде случаев трудно разрешимой. Информационное общество в некоторых отношениях оказывается обществом дезинформационным. Но проблему эту нужно всё же решать, ибо в противном случае человек теряет личную и социальную ориентацию и вместе с тем собственную идентичность. Это одна из проблем социальной эпистемологии. Но современная практика свидетельствует также о том, что абсолютно непогрешимого знания нет, что оно в новых контекстах может быть скорректировано, в чём-то изменено. Мы справедливо критикуем сегодня некоторые навязанные нашей философии в прошлом установки: теорию отражения в её ленинском толковании, сенсуализм и др. Но принятое у нас в своё время понимание взаимоотношения объективной и относительной истины не так уж плохо и при его дальнейшей разработке может соответствовать современному пониманию этих сюжетов. Оно корригирует и с популярной сегодня эпистемологической концепцией реляйэбилизма (надёжности): мы обладаем надёжным знанием, но оно не является абсолютно непогрешимым.
В классическом варианте эпистемология предшествует всем другим разделам философского знания. И она с этой точки зрения независима от науки, ибо обосновывает последнюю. Для Канта это связано с принципиальным различением трансцендентального анализа и эмпирического познания. Для Гуссерля с разделением феноменологической и естественной установки. Аналитическая философия отделяет анализ языка (искусственного или естественного) от формулирования суждений о мире. Подобное понимание эпистемологии основано на идее о том, что познающий субъект (индивидуальный или трансцендентальный) или язык находятся как бы «вне мира», и что последний конституируется (в сильном варианте конструируется) субъектом. Это представление идёт от субъектоцентризма, впервые чётко сформулированного Декартом. Неклассическая эпистемология переворачивает это представление. Ибо исходит из того, что познание осуществляется реальным человеческим существом, действующим в мире и вступающим в коммуникацию с другими. Сознание, субъективность, язык могут быть поняты только на основе этого. А это значит, что плодотворно обсуждать эпистемологические вопросы можно лишь в том случае, если мы учитываем реальные, эмпирически фиксируемые познавательные акты как в обычной жизни, так и научной деятельности.
В западной аналитической философии в 50-ые – 70-ые гг. прошлого столетия говорили о «лингвистическом повороте». В таком лингвистическом одеянии преподносилась и эпистемологическая проблематика. В действительности это было по существу ликвидацией эпистемологии, так как главными стали вопросы философии языка, а то, что в языке не выражается (а это относится к многим познавательным актам, например, к восприятию, к некоторым актам мышления и др.) для философии считается не существующим.
Сегодня можно говорить о том, что на смену «лингвистическому повороту» пришёл «поворот когнитивный и эпистемологический». Эпистемологию интересует не отношение текста и дискурса (ибо они могут не иметь никакого отношения к знанию), а именно знание, (в том числе и выраженное в тексте, в высказываниях, но не только в них, ибо знание может быть и «неявным», несознаваемым) и способы его получения и обоснования. Между прочим, современная философия языка не предшествует эпистемологии – на что она претендовала совсем недавно, а исходит из её результатов.
Вообще сегодня поле приложения когнитивного (и вместе с тем эпистемологического) подхода серьёзно расширяется. Возникли такие, например, ранее невозможные дисциплины, как когнитивная нейрология, когнитивная этология, когнитивная теория биологической эволюции. Меняется и проблематика эпистемологии: обновляется понимание знания, реальности, сознания, отношения знания и деятельности, знания и коммуникации. Неклассическая эпистемология – не только новый этап в развитии эпистемологии, но новый способ понимания реальности и человека. Неклассическая эпистемология открывает во многом новое поле исследований, весьма значимых для понимания современных социальных и культурных процессов.
В связи с подготовкой текстов для «Новой философской Энци клопедии» мне пришлось вновь обратиться к рассмотрению некоторых ключевых проблем и принципов эпистемологии. И вот тут-то стало ясно, что, во-первых, нельзя ныне анализировать эти проблемы, не учиты вая их современного, т. е неклассического смысла, и что, во-вторых, необходимо пересмотреть некоторые догматически принимавшиеся в на шей эпистемологии положения. Речь идет не о только о понятиях так называемой теории отражения, но также и о смысле таких понятий, как ощущение, восприятие, объективность и многие другие. По всем этим вопросам мне пришлось четко формулировать свою позицию, которую в таком виде в нашей философии пока никто не высказывал (например, тезис о том, что ощущений, как они понимались в классической эпи стемологии и психологии, не существует). Специально пришлось писать о теории отражения, как она у нас понималась, о так называемом субъект- субъектном отношении (которого, с моей точки зрения, не существует) и о многих других сюжетах. Читатель обнаружит выражение необычной для нашей литературы позиции практически во всех публикуемых здесь статьях. О некоторых проблемах у нас просто по сути дела не писали, на пример, о Я как проблеме эпистемологии, хотя эта проблема всегда была одной их основных тем классической философии и ныне является одной из наиболее дебатируемых в эпистемологии и психологии. О сознании и самосознании писалось на первый взгляд много, но действительные философские трудности, связанные с их пониманием, по сути дела просто обходились и не анализировались.
В совокупности данные статьи дают краткий очерк неклассической эпистемологии в ее сопоставлении с классической.
Теория познания (гносеология, эпистемология)
Раздел философии, в котором анализируется природа и возможности знания, его границы и условия достоверности.
Ни одна философская система, поскольку она претендует на нахо ждение предельных оснований знания и деятельности, не может обой тись без исследования этих вопросов. Однако теоретико-познавательная проблематика может содержаться в философской концепции и в имплицитном виде, например, через формулирование онтологии, которая неявно определяет возможности и характер знания. Знание как проблема специально исследуется уже в античной философии (софисты, Платон, Аристотель), хотя и в подчинении онтологической тематике. Теория по знания оказывается в центре всей проблематики западной философии в XVII веке: решение теоретико-познавательных вопросов становится необходимым условием исследования всех остальных философских про блем. Складывается классический тип теории познания. Правда, сам тер мин «теория познания» появляется довольно поздно - только в 1832 г. До этого данная проблематика изучалась под другими названиями: анализ ума, исследование познания, критика разума и др. (обычно термин «эпистемология» употребляется как синонимичный термину «теория по знания». Однако некоторые философы, например, К. Поппер, относят к эпистемологии только изучение научного познания). Теория познания продолжала занимать центральное место в западной философии вплоть до середины XX века, когда появляется необходимость в переосмыслении самих способов постановки ее проблем и способов решения, выявляются новые связи теории познания и других областей философии, а также науки и культуры в целом. Возникает неклассическая теория познания. Вместе с тем в это время появляются философские концепции, которые либо пытаются отодвинуть теоретико-познавательную тематику на периферию фиЛософии, либо даже отказаться от всей проблематики теории познания, «преодолеть» ее.
Понимание характера проблем теории познания, ее судьбы и воз можного будущего предполагает анализ двух ее типов: классического и неклассического.
В классической теории познания можно выделить следующие особенности.
1. Критицизм. В сущности вся философия возникает как недоверие к традиции, к тому, что навязывается индивиду внешним (природным и социальным) окружением. Философия - это способ самоопределения свободной личности, которая полагается только на себя, на собственные силы чувства и разума в нахождении предельных оснований своей жизнедеятельности. Поэтому философия выступает также и как критика культуры. Теория познания - это критика того, что считается знани ем в обыденном здравом смысле, в имеющейся в данное время науке, в других философских системах. Поэтому исходной для теории познания является проблема иллюзии и реальности, мнения и знания. Эта тематика была хорошо сформулирована уже Платоном в диалоге «Теэтет». Что счи тать знанием? Ясно, что это не может быть общепринятым мнением, ибо оно может быть общим заблуждением, это не может быть и просто мне 7 нием, которому соответствует реальное положение дел (т. е. истинным высказыванием), ибо соответствие между содержанием высказывания и реальностью может быть чисто случайным. Платон приходит к выво ду о том, что знание предполагает не только соответствие содержания высказывания и реальности, но и обоснованность первого (Платон, 1993). Проблема обоснования знания становится центральной в западно европейской философии, начиная с XVII века. Это связано со стано влением нетрадиционного общества, с появление свободного индивида, полагающегося на самого себя. Именно в это время происходит то, что иногда называют «эпистемологическим поворотом». Что именно можно считать достаточным обоснованием знания? Этот вопрос оказывается в центре философских дискуссий. Теория познания выступает прежде всего как критика сложившихся метафизических систем и принятых си стем знания с точки зрения определенного идеала знания. Для Ф. Бэкона и Р. Декарта - это критика схоластической метафизики и перипатетической науки. Для Д. Беркли - это критика материализма и ряда идей новой науки, в частности, идеи абсолютного пространства и времени в физике Ньютона и идеи бесконечно-малых величин в разработанном в это время дифференциальном и интегральном исчислении (последующая история науки показала правоту критического анализа Беркли некоторых основоположений науки Нового времени). Кант использует свою теоретико-по знавательную конструкцию для демонстрации невозможности традицион ной онтологии, а также и некоторых научных дисциплин (например, психологии как теоретической, а не описательной науки) (Кант, 1965). Сама система кантовской философии, в основе которой лежит теория познания, носит название критической. Критицизм определяет главный пафос и других теоретико-познавательных построений классического типа. Так, например, для Э. Маха его теория познания выступает как способ обосно вания идеала описательной науки, а в связи с этим критики идей абсолютного пространства и времени классической физики (эта критика была использована А. Эйнштейном при создании специальной теории относительности), а также атомной теории (что было отвергнуто наукой). Логические позитивисты использовали свой теоретико-познавательный принцип верификации для критики ряда утверждений не только в философии, но и в науке (в физике, в психологии), а К. Поппер с помощью теоретико- познавательного принципа фальсификации пытался продемонстрировать ненаучность марксизма и психоанализа (Поппер, 1983 а, с. 240-253).
2. Фундаментализм и нормативизм. Сам идеал знания, на основе кото рого решается задача критики, должен быть обоснован. Иными словами, следует найти такой фундамент всех наших знаний, относительно кото рого не возникает никаких сомнений. Все то, что претендует на знание, но в действительности не покоится на этом фундаменте, должно быть отвергнуто. Поэтому поиск основания знаний не тождествен просто му выяснению причинных зависимостей между разными психическими образованиями (например, между ощущением, восприятием и мышлением), а направлен на выявление таких знаний, соответствие которым может слу жить нормой. Иными словами, следует различать то, что фактически имеет место в познающем сознании (а все, что в нем есть, например, иллюзия восприятия или заблуждение мышления, чем-то причинно обусловлено) и то, что должно быть для того, чтобы считаться знанием (т. е. то, что соответствует норме). При этом в истории философии нередко нормативное смешивалось с фактически сущим и выдавалось за последнее.
В этом своем качестве теория познания выступала не только в ка честве критики, но и как средство утверждения определенных типов знания, как средство их своеобразной культурной легитимации. Так, согласно Платону чувственное восприятие не может дать знание, по-на стоящему можно знать только то, о чем учит математика. Поэтому с этой точки зрения в строгом смысле слова не может быть науки об эмпири ческих феноменах, идеал науки - геометрия Эвклида. По Аристотелю дело обстоит иначе: чувственный опыт говорит нечто о реальности. Опытная наука возможна, но она не может быть математической, ибо опыт качествен и не математизируем. Новоевропейская наука, возник шая после Коперника и Галилея, по сути дела синтезировала программы Платона и Аристотеля в виде программы математического естествозна ния (Гайденко, 1980), основанного на эксперименте: эмпирическая наука возможна, но не на основе описания того, что дано в опыте, а на осно ве искусственного конструирования в эксперименте (а это предполагает использование математики) того, что исследуется. В основе этой програм мы лежит определенная теоретико-познавательная установка: реальность дана в чувственном опыте, но ее глубинный механизм постигается с помо щью ее препарирования и математической обработки. Теория познания в этом случае выступает как способ обоснования и узаконения новой науки, которая противоречит и старой традиции, и здравому смыслу, является чем-то странным и необычным.
В это же время происходит разделение теоретико-познавательных концепций на эмпиризм к рационализм. С точки зрения первых обоснован ным может считаться только то знание, которое в максимальной степени соответствует данным чувственного опыта, в основе которого лежат либо ощущения (сенсуализм), либо «чувственные данные» (неореализм), либо элементарные протокольные предложения (логический эмпиризм). Вторые в качестве знания рассматривали только то, что вписывается либо в систему «врожденных идей» (Декарт, Спиноза), либо в систему априорных категорий и схем разума (Гегель, неокантианцы). Кант пытался занять некую третью позицию в этом споре.
Другое большое и принципиальное разделение, характерное для классической теории познания - это разделение на психологистов и анти психологистов. Конечно, все философы различали причинное объяснение тех или иных феноменов сознания и их нормативное оправдание. Однако для психологистов (к ним относятся все эмпирики, а также некоторые сторонники теории «врожденных идей») норма, обеспечивающая связь познания с реальностью, коренится в самом эмпирически данном со знании. Это - определенный факт сознания. Теория познания в этой связи основывается на психологии, изучающей эмпирическое сознание. Исторически многие исследователи в области теории познания были одновременно и выдающимися психологами (Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др. (Беркли, 1978; Юм, 1965; Мах, 1908)). Для анти-психологистов теоретико-познавательные нормы, говорящие не о сущем, а о должном, не могут быть просто фактами индивидуального эмпирического сознания. Ведь эти нормы имеют всеобщий, обязательный и необходимый харак тер, они не могут быть поэтому получены путем простого индуктивного обобщения чего бы то ни было, в том числе и работы эмпирического сознания и познания. Поэтому их источник следует искать в другой области. Для философского трансцендентализма (Кант, неокантианцы, феноменология) этой областью является трансцендентальное сознание, от личное от обычного эмпирического, хотя и присутствующее в последнем. Методом теоретико-познавательного исследования в этом случае не мо жет быть эмпирический анализ психологических данных. Для Канта - это особый трансцендентальный метод анализа сознания (Кант, 1965). Феноменологи в качестве метода теоретико-познавательного исследова ния предлагают особое интуитивное схватывание сущностных структур сознания и их описание. Теория познания в последнем случае оказывается вовсе не теорией в точном смысле слова, а дескриптивной дисциплиной, хотя описание относится не к эмпирическим фактам, а к особого рода априорным феноменам (Гуссерль, 19946). К тому же эта дисциплина не зависит ни от каких других (в том числе и от психологии), а предше ствует им. Неокантианцы решают эту проблему иначе: теория познания с их точки зрения пытается выявить трансцендентальные условия возмож ности знания. Для этого специалист по теории познания (а философию неокантианцы сводят к теории познания) должен подвергнуть анализу знание, объективированное и текстах, и прежде всего в текстах научных. Теория познания выступает при таком ее понимании как, с одной сторо ны, анализирующая эмпирически данные тексты, а с другой, выявляющая в результате этого анализа не эмпирические, а априорные зависимости (Кассирер, 1916; Cassirer, 1906).
Анти-психологизм в теории познания был своеобразно продолжен в аналитической философии. Здесь он был понят как анализ языка. Прав да, сам этот анализ является уже не трансцендентальной процедурой, а процедурой вполне эмпирической, но имеющей дело уже не с фактами эмпирического сознания (как это было у психологистов), а с фактами «глубинной грамматики» языка. В рамках этого подхода теория познания была истолкована как аналитическая дисциплина, а старая теория позна ния раскритикована, в частности Л. Витгенштейном, как несостоятельная «философия психологии» (Витгенштейн, 1994 а, с. 24). Такие теоретико- познавательные принципы, задающие нормативы знания, как верифика ция и фальсификация, были поняты как укорененные в структурах языка. В этой связи был четко разделен «контекст открытия» того или иного утверждения, являющийся предметом психологического исследования, от «контекста обоснования», с которым имеет дело философский, тео ретико-познавательный анализ. Ранняя аналитическая философия, осо бенно такие ее версии, как логический позитивизм, разделяют основные установки классического теоретико-познавательного анти-психологизма.
Своеобразно анти-психологистское понимание теории познания (эпистемологии) К. Поппером (Поппер, 1983 б, с. 439-495). Для него она должна быть основана на изучении истории научного познания, объективированной в текстах («объективного знания») - в этом он схож с неокантианцами. Теория познания (эпистемология) не имеет дела с индивидуальным субъектом. А поскольку согласно К. Попперу дру гого субъекта, помимо индивидуального, не существует, эпистемология не имеет отношения к субъекту вообще («эпистемология без познающе го субъекта»). Однако в отличие от неокантианцев К. Поппер считает, что эпистемология должна пользоваться методами эмпирической науки. Это означает, в частности, что теоретико-познавательные обобщения в принципе могут быть подвергнуты ревизии.
3. Субъектоцентризм. В качестве несомненного и неоспоримого бази са, на котором можно строить систему знания, выступает сам факт существования субъекта. С точки зрения Декарта - это вообще единственный самодостоверный факт. Во всем остальном, в том числе и в существова нии внешнего моему сознанию мира и других людей, можно усомниться (таким образом, критицизм, характерный для всей классической теорети ко-познавательной традиции, многократно усиливается принятием этого тезиса). Знание о том. что существует· n сознании - неоспоримо и непо средственно. Знание о внешних моему сознанию вещах - опосредованно (Декарт, 1950). Для эмпириков таким неоспоримым статусом обладают данные в моем сознании ощущения. Для рационалистов - это априор ные формы сознания субъекта. Так возникают специфические проблемы классической теории познания: как возможно знание внешнего мира и со знания других людей? Их решение оказалось весьма трудным (хотя был предложен целый ряд таковых), в том числе не только для философии, но и для эмпирических наук о человеке, принявших субъектоцентричес-кую установку классической теории познания, в частности для психоло гии. Для целого ряда философов и ученых, разделявших принципиальную установку классической теории познания относительно непосредствен ной данности состояний сознания и и то же время не сомневавшихся в та кой же очевидности факта сущее гнпнлния инсшнич предметов (теорстико- познавательный реализм) оказалось трудным согласовать эти положения. Отсюда идеи Г. Гельмгольца об «иероглифическом» отношении ощущений к реальности, «закон специфической энергии органов чувств» И. Мюлле ра и др. Эти реальные трудности в сущности были просто обойдены как не существующие в работе В.И.Ленина «Материализм и эмпириокри тицизм», которая исходит из реалистической установки об объективном существовании предметов познания и в то же время из сенсуалистского тезиса о том, что в основе всего познания лежат ощущения (Ленин, 1957). Последние были истолкованы В. И. Лениным как «субъективные обра зы объективного мира», чем ощущения в действительности не являются и являться не могут (см. ощущения). На основе принятой в «Материализме и эмпириокритицизме» упрощенной установки многие сложные пробле мы теории познания просто не могли обсуждаться. Ряд представителей теории познания предложил «снять» саму проблему отношения знания и внешнего мира, истолковав сознание субъекта в качестве единственной реальности: для эмпириков это ощущения, для рационалистов - апри орные структуры сознания. Мир (в том числе другие люди) выступает в этом случае либо как совокупность ощущений, либо как рациональная конструкция субъекта. С критикой этого положения выступили предста вители разных реалистических школ (неореализм, критический реализм), однако до тех пор, пока познание продолжало пониматься только как факт индивидуального сознания, как нечто, происходящее лишь «вну три» субъекта (хотя бы и причинно обусловленное событиями внешнего мира), отмеченные трудности не могли быть решены.
Если ^Декарт не различает эмпирического и трансцендентального субъектов, то гГпоследующем такое различение осуществляется. Эмпири ки и психологисты имеют дело с индивидуальным субъектом, трансцен- денталисты - с трансцендентальным. Так, например, для Канта является несомненным, что предметы, данные мне в опыте, существуют независимо от меня как эмпирического индивида. Однако сам этот опыт скон струирован трансцендентальным субъектом. Трансцендентальное единство апперцепции этого субъекта является даже гарантом объективности опыта. Для Э. Гуссерля несомненной реальностью является данность фе номенов трансцендентальному сознанию. Что касается соотношения этих феноменов с внешней реальностью, то от этих вопросов феноменология «воздерживается». Неокантианцы фрейбургской школы исходят из того, что теория познания имеет дело с «сознанием вообще», а марбургская школа неокантианства имеет дело скорее с «духом научности». Для ран них представителей аналитической философии, хотя язык и не является принадлежностью только одного индивидуального субъекта, осмысленность высказывания получают от их отношения к субъективным данным опыта индивида.
Некоторые теоретико-познавательные концепции, которые являются классическими по большинству особенностей, в данном пункте выходят за эти пределы. Это относится, в частности, к теоретико-познаватель ной системе Гегеля, в которой сделана попытка преодолеть противо- положность субъективного и объективного как двух отдельных миров на основе Абсолютного Духа, который не является индивидуальным субъектом (ни эмпирическим, ни трансцендентальным). То же мож но сказать и об «эпистемологии без познающего субъекта» К. Поппера (Поппер, 19836).
4. Наукоцентризм. Теория познания приобрела классический вид именно в связи с возникновением науки Нового времени и во многом выступала как средство легитимации этой науки. Поэтому большинство теоретико-познавательных систем исходило из того, что именно научное знание, как оно было представлено в математическом естествознании этого времени, является высшим типом знания, а то, что говорит наука о мире, то и существует на самом деле. Многие проблемы, обсуждавшиеся в теории познания, могут быть поняты только в свете этой установки. Такова, например, обсуждавшаяся Т. Гоббсом, Д. Локком и многими дру гими проблема так называемых первичных и вторичных качеств, одни из которых (тяжесть, форма, расположение и др.) считаются принадле жащими самим реальным предметам, а другие (цвет, запах, вкус и др.) рассматриваются как возникающие в сознании субъекта при воздействии предметов внешнего мира на органы чувств. Что существует реально и чего реально не существует, в данном случае полностью определяется тем, что говорила о реальности классическая физика. Кантовская теория познания может быть понята как обоснование классической ньютонов ской механики. Для Канта факт существования научного знания является исходно оправданным. Два вопроса его «Критики чистого разума» - «как возможна чистая математика» и «как возможно чистое естествознание» - не ставят под сомнение оправданность данных научных дисциплин, а лишь пытаются выявить теоретико-познавательные условия их возмож ности. Этого нельзя сказать о третьем вопросе кантовской «Критики» - «как возможна метафизика» - философ пытается показать, что с теоре тико-познавательной точки зрения последняя невозможна. Для неокан тианцев теория познания возможна только как теория науки. Логические позитивисты видели задачу философии (аналитической теории познания) именно в анализе языка науки, а вовсе не обыденного языка. Согласно К. Попперу, эпистемология должна иметь дело только с научным знанием.
Можно говорить о том, что в последние десятилетия XX века на чала постепенно складываться неклассическая теория познания, которая отличается от классической по всем основным параметрам. Изменение теоретико-познавательной проблематики и методов работы в этой области связано с новым пониманием познания и знания, а также отношения те ории познания и других наук о человеке и культуре. Это новое понимание в свою очередь обусловлено сдвигами в современной культуре в целом. Этот тип теории познания находится в начальной стадии развития. Тем не менее некоторые его особенности можно выделить.
1. Пост-критицизм. Это не означает отказа от философского крити цизма (без которого нет самой философии), а только лишь понимание того фундаментального факта, что познание не может начаться с нуля, на основе недоверия к всем традициям, а предполагает вписанность познающего индивида в одну из них. Данные опыта истолковываются в теоретических терминах, а сами теории транслируются во времени и являются продуктом коллективной разработки. На смену установке не доверия и поисков само-достоверности приходит установка доверия к ре зультатам деятельности других. Речь идет не о слепом доверии, а только о том, что всякая критика предполагает некую точку опоры, принятие че го-то, что не критикуемо в данное время и в данном контексте (это может стать объектом критики в другое время и в ином контексте). Эта идея хорошо выражена Л. Витгенштейном в его поздних работах (Витгенштейн, 19946). Сказанное означает, что в коллективно выработанном знании может иметься такое содержание, которое не осознается в данный момент участниками коллективного познавательного процесса. Такое неосознаваемое мною неявное знание может иметься у меня и относительно моих собственных познавательных процессов (Полани, 1985). В истории познания разные традиции взаимно критикуют друг друга. Это не только взаимная критика мифа и науки, но и критика одной познавательной традиции с точки зрения другой в науке, например, математической и описательной традиций в биологии. В процессе развития знания может выясниться, что те познавательные традиции, которые казались пол ностью вытесненными или же отошедшими на периферию познания, обнаруживают новый смысл в новом контексте. Так, например, в свете идей теории самоорганизующихся систем, разработанной И. Пригожи-ным, выявляется современный эвристический смысл некоторых идей древнекитайской мифологии (Пригожий, 1986; Степин, 1991).
2. Отказ от фундаментализма. Он связан с обнаружением измен чивости познавательных норм, невозможности формулировать жесткие и неизменные нормативные предписания развивающемуся познанию. Попытки отделять знание от незнания с помощью таких предписаний, предпринятые в науке XX века, в частности логическим позитивизмом и операционализмом, оказались несостоятельными.
В современной философии существуют разные реакции на эту ситуацию.
Некоторые философы считают возможным говорить об отказе от те ории познания как философской дисциплины. Так, например, неко торые последователи позднего Л. Витгенштейна, исходя из того, что в обыденном языке слово «знать» употребляется в нескольких разных смыслах, не видят возможности разработки единой теории познания. Другие (например, Р. Рорти (Рорти, 1996; Юлина, 1998)) отождествляют отказ от фундаментализма с концом теории познания и с вытеснением теоретико-познавательных исследований философской герменевтикой.
Другие философы (а их большинство) считают возможность дать новое понимание этой дисциплины и в этой связи предлагают разные исследовательские программы.
Одна из них выражена в программе «натурализованной эпистемоло гии» У. Куайна (Quine , 1972). Согласно последнему, научная эпистемология должна полностью отказаться от выдачи предписаний, от всякого нормативизма и свестись к обобщению данных физиологии высшей нервной деятельности и психологии, использующей аппарат теории ин формации.
Известный психолог Ж. Пиаже разработал концепцию «генетической эпистемологии» (Piaget , 1950). В отличие от У. Куайна, он подчеркивает, что эпистемология имеет дело с нормами. Но это не те нормы, которые философ формулирует, исходя из априорных соображений, а те, которые он находит в результате изучения реального процесса психического разви тия ребенка, с одной стороны, и истории науки, с другой. Дело в том, что познавательные нормы являются не выдумкой философов, а реальным фактом, коренящимся в структуре психики. Дело специалиста по теории познания - обобщить то, что существует реально, эмпирически.
Еще более интересная и перспективная программа разработки не фундаменталистской теории познания в связи с изучением современ ной психологии предлагается в рамках современной когнитивной науки. Философ строит некоторую идеальную модель познавательных процес сов, используя в том числе и результаты, полученные в истории теории познания. Он проводит с этой моделью различные «идеальные экспе рименты», исследуя прежде всего логические возможности этой модели. Затем эти модели сравниваются с данными, получаемыми в психологии. Это сравнение служит способом проверки на результативность соответ ствующих теоретико-познавательных моделей. Вместе с тем эти модели могут быть использованы для разработки программ работы компьютера. Этот вид теоретико-познавательного исследования, взаимодействующе го с психологией и разработками в области искусственного интеллекта, иногда называют «экспериментальной эпистемологией» (Д. Дэннет и др. (Dennett , 198 lb)).
Таким образом, в рамках неклассической теории познания как бы происходит своеобразное возвращение к психологизму. Важно однако подчеркнуть, что речь не идет более о психологизме в старом смысле слова. Во-первых, теория познания (как и современная когнитивная психология) исходит из того, что определенные нормы познавательной дея тельности встроены в работу психики и определяют последнюю (и в этой связи рациональные основания выступают также и в роли причин пси хических явлений). Во-вторых, главным способом получения данных о работе психики является не индуктивное обобщение интроспективных данных сознания, а построение идеальных моделей, следствия из которых сравниваются с результатами психологических экспериментов (самоот четы испытуемых при этом используются, но только при условии их критической проверки и сравнения с другими данными). Между прочим, в процессе теоретико-познавательной работы этого рода выявляется важ ная эвристическая роль некоторых идей, высказанных в русле антипси хологической традиции (в частности, ряда идей И. Канта и Э. Гуссерля).
Существуют и другие способы понимания задач теории познания в свете краха фундаментализма. Целый ряд исследователей подчеркивает коллективный характер получения знания (как обыденного, так и науч ного) и необходимость в этой связи изучения связей между субъектами познавательной деятельности. Эти связи, во-первых, предполагают коммуникацию, во-вторых, социально и культурно опосредованы, в-третьих, исторически изменяются. Нормы познавательной деятельности меня ются и развиваются в этом социально-культурном процессе. В этой связи формулируется программа социальной эпистемологии (которая ныне реализуется исследователями во многих странах), предполагающей, взаимодействие философского анализа с изучением истории познания в социально-культурном контексте. Задача специалиста в области теории познания выглядит в этой связи не как предписывание познавательных норм, полученных на основании некоторых априорных соображений, а как выявление тех из них, которые реально используются в процессе коллективной познавательной деятельности. Эти нормы меняются, они являются разными в разных сферах познания (например, в обыденном и научном познании, в разных науках), они не всегда в полной мере осознаются теми, кто их использует, между разными нормами могут существовать противоречия. Задача философа - выявление и экспликация всех этих отношений, установление логических связей между ними, выявление возможностей их изменения (Мотрошилова, 1969; Bloor , 1983; Юдин, 1984; Scientific Knowledge , 1988). В отечественных исследованиях теории познания под влиянием идей К. Маркса о коллективном и коммуникативном характере познавательной деятельности сложилась успешно работающая школа социально-культурного анализа познания (Ильенков, 1974; Библер, 1975; Кузнецова, 1987; Библер, 1991; Лекторский, 1980; Мамчур, 1987; Теория познания, 1991-1995; Маркова, 1992; Мамарда- швили, 1996; Огурцов, 1998; Рациональность на перепутье, 1999; Степин, 2000; Фролов, Юдин, 1986; Фролов, 1995).
Наконец, нужно назвать и такое направление современной не-фун- даменталистской теории познания, как эволюционная эпистемология - исследование познавательных процессов как момента эволюции живой природы и как ее продукта (К.Лоренц, Г. Фоллмер и др.). В этой связи делаются попытки решения ряда фундаментальных проблем теории по знания (включая вопросы соответствия познавательных норм и внешней реальности, наличия априорных познавательных структур и др.) на осно ве данных современной биологии (Лоренц, 1994; Фоллмер, 1998; Кезин, 1994; Меркулов, 1999).
3. Отказ от субъектоцентризма. Если для классической теории по знания субъект выступал как некая непосредственная данность, а все остальное вызывало сомнение, то для современной теории познания проблема субъекта является принципиально другой. Познающий субъект понимается в качестве изначально включенного в реальный мир и систему отношений с другими субъектами. Вопрос не в том, как понять познание внешнего мира (или даже доказать его существование) и мира других лю дей, а как объяснить генезис индивидуального сознания, исходя из этой данности. В этой связи важные идеи были высказаны выдающимся отечественным психологом Л. Выготским, согласно которому внутренний субъективный мир сознания может быть понят как продукт межсубъектной деятельности, включающей коммуникацию. Субъективность, таким образом, оказывается культурно-историческим продуктом. Эти идеи были использованы в ряде отечественных разработок проблем теории познания (при таком понимании снимается различие двух современных подходов в разработке теории познания: взаимодействующего с психологией и опирающегося на культурно-исторический подход). Они были также подхва чены и соединены с философским идеями позднего Л. Витгенштейна рядом западных специалистов в области теории познания и философской психологии, предложивших коммуникативный подход к пониманию Я, сознания и познания (Р. Харре и др. (Harre, 1984; Harre, Gillet, 1994)). Коммуникативный подход к пониманию субъекта, оказавшийся весьма плодотворным, вместе с тем ставит ряд новых для теории познания вопросов: возможно ли познание без Я; не ведет ли коммуникативное взаимодействие исследователя и исследуемого при изучении психических процессов к созданию тех самых явлений, которые изучаются и др.
4. Отказ от наукоцентризма. Наука является важнейшим способом познания реальности. Но не единственным. Она принципиально не мо жет вытеснить, например, обыденное знание. Для того, чтобы понять познание во всем разнообразии его форм и типов, необходимо изучать эти до-научные и вне-научные формы и типы знания. Самое важное при этом то, что научное знание не просто предполагает эти формы, но и взаимодействует с ними. Это было хорошо показано, в частности, при изучении обыденного языка в философии позднего Л. Витгенштейна и его последователей. Например, сама идентификация предметов исследования в научной психологии предполагает обращение к тем явлениям, которые были выделены здравым смыслом и зафиксированы в обыден ном языке: восприятие, мышление, воля, желание и т. д. То же самое в принципе относится и ко всем другим наукам о человеке: социологии, филологии и др. Подобные идеи развивал и Э. Гуссерль в своих поздних работах, когда он пытался показать, что ряд проблем в современной науке и европейской культуре являются следствием забвения укорененности исходных абстракций научного познания в обыденном «жизненном мире» (Гуссерль, 1994 а). Наука не обязана следовать тем разграничениям, кото рые осуществляет здравый смысл. Но она не может не считаться с ними. В этой связи взаимодействие обыденного и научного знания может быть уподоблено отношениям между разными познавательными традициями, которые взаимно критикуют друг друга и в этой критике взаимно обогащаются (сегодня, например, идет острая дискуссия по вопросу о том, насколько нужно учитывать данные «народной психологии», зафикси рованные в обыденном языке, в когнитивной науке (см.: Порус, 1982; Зотов, 1985; Филатов, 1989; Научные и ненаучные формы мышления, 1996; Касавин, 1998; Касавин, 2000; Фарман, 1999)).
Таким образом, сегодня теория познания оказывается в центре мно гих наук о человеке, начиная с психологии и кончая биологией и исследованиями истории науки. Возникновение информационного общества делает проблематику получения и ассимиляции знания одной из цен тральных для культуры в целом. Вместе с тем проблематика и характер теории познания существенно меняются. Находятся новые пути к обсу ждению традиционных проблем. Появляются вопросы, которых не суще ствовало для классической теории познания (см. также: Никитин, 1993; Микешина, 1997).
Ощущение
Ощущение - предполагаемое рядом философских и психологичес ких концепций элементарное содержание, лежащее в основе чувственного знания внешнего мира, «кирпичик» для построения восприятия и иных форм чувственности. В качестве примеров данного явления обычно при водят ощущения цвета, звука, твердого, кислого и т. д. Ощущения истолковывались как относящиеся не к предмету в целом, а лишь к его отдельным свойствам, «качествам». В истории философии и психологии ощущения были разделены на относящиеся к свойствам предметов внешнего человеку мира и относящиеся к конкретным состояниям самого тела человека (последние сигнализируют о движениях и относительном положении разных частей тела и о работе внутренних органов). Вместе с тем ощущения, относящиеся к внешнему миру, делятся по их модальности на зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные и вкусовые.
Ощущения были четко выделены в качестве исходной единицы ана лиза познавательных процессов в философии эмпиризма и сенсуализма XVII - XVIII веках (до этого, например, в античной философии не су ществовало резкого разделения ощущения и восприятия). Правда, сам термин «ощущение» возник еще позже их четкого выделения - первоначально философы-эмпирики именовали их то «чувственными идеями», то «простыми идеями», то «впечатлениями» и т. д. Основания, которые были использованы для выделения ощущений, могут быть классифицированы следующим образом.
Восприятие как знание целостных предметов и ситуаций предпо лагает участие ума. Но любые операции ума, в том числе и относящиеся к созданию восприятия, предполагают материал, над которым ум опери рует. Таким исходным материалом являются ощущения (Кант, который противостоял эмпиризму вообще, сенсуализму в частности, тем не менее допускал наличие ощущений как исходного материала для деятельно сти априорных форм чувственности и рассудка, организующих опыт). Поэтому данность, непосредственность являются специфическими харак теристиками ощущений. Очень важно, что при этом имеется в виду осознаваемая данность. Эта данность может пониматься либо как резуль тат прямого причинного воздействия объективных свойств предметов внешнего мира - Д. Локк, Э. Кондильяк, Б. Рассел и др. (Локк, 1898; Рассел, 1957; Кондильяк, 1982), либо просто как факт сознания безот носительно к его причине - Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др. (Мах, 1908; Юм, 1965; Беркли, 1978).
Именно потому, что восприятие предполагает определенную ак тивность ума, оно может вводить в заблуждение, быть иллюзорным. Однако исходный материал для построения восприятия не может сам по себе вести к заблуждению. Я могу ошибочно воспринять прямой карандаш, опущенный в стакан с водой, как сломанный, однако са ми элементарные ощущения, из которых складывается мое восприятие, не могут быть ошибочными. Я могу ошибиться, восприняв холодную воду горячей рукой как теплую, однако тепловые ощущения не могут меня обманывать относительно самих себя. «На самом деле не бывает иллюзий чувств, бывают только ошибки в истолковании данных как знаков вещей, иных, чем они сами» (Рассел, 1957, с. 200). Поэтому абсолютная несо мненность, неоспоримость является также отличительной характеристикой ощущений (Сагпар, 1928).
3. Как учит научное познание (в частности, классическая механика, которая в XVII - XVIII веках, т. е. в то время, когда было сформулирова но учение об ощущениях., выступала как парадигма научного познания вообще), сложные образования могут быть поняты как результат взаимодействия элементарных составляющих. Таким неразложимым далее элементом всех психических процессов вообще и познавательных процес сов в частности в ряде направлений философии и психологии считались ощущения. Поэтому они понимались как атомарные единицы опыта.
Сформировавшаяся в конце XIX века экспериментальная психоло гия и прежде всего такой ее раздел, как психофизика, сделала ощущения предметом научного исследования. Изучались зависимость ощущений от действия внешних раздражителей (стимулов). В этой связи были выявлены так называемые пороги чувствительности, характер зависимости ощущений от интенсивности раздражителя (закон Вебера-Фехнера) и целый ряд других фактов.
Однако философский и научный анализ ощущений столкнулся с целым рядом принципиальных трудностей.
Оказалось трудным точно очертить тот круг элементарных еди ниц опыта, которые следует считать ощущениями. Следует ли относить к ощущениям переживания боли, чувства удовольствия и неудовольствия? Существуют ли ощущения пространства и времени? (Если допустить су ществование ощущений пространства и времени, то оказывается, что их очень трудно выделить, но для последовательного сенсуалиста приходится допускать их существование, как это вынужден признать Э. Мах.)
Мы переживаем каждое ощущение, поскольку мы можем его выделить в составе нашего опыта, как нечто не только уникальное и не повторимое, но одновременно и как нечто обобщенное. Так мы ощущаем данное цветовое пятно не только как абсолютно единичное, но и как ин дивидуальное выражение цветовой универсалии, например, как данный конкретный оттенок красного цвета («красного вообще»). Если выделение общего является результатом деятельности ума, в частности, результатом сопоставления разных индивидуальных случаев, то непонятно, каким образом ощущения, для которых характерна абсолютная непосредствен ность (т.е. отсутствие в них составных частей, признаков), могут иметь не только уникальный, но и обобщенный характер.
Если одной из важнейших характеристик ощущений является их данность в индивидуальном сознании, то непонятно, как из этих субъек тивных и индивидуальных элементов может быть построено восприятие, относящееся к предметам внешнего мира, которые существуют неза висимо от моего сознания и могут быть восприняты не только мной, но и всяким другим человеком. Вообще вопрос об отношении ощу щений к соответствующим качествам внешнего мира оказался трудным и приводящим к парадоксальным решениям. Ряд философов, в частно сти, Д. Локк, разделили ощущения на относящиеся к так называемым «первичным качествам», которые реально существуют в самих предметах (ощущения, относящиеся к пространственным свойствам предметов, к их форме, расположению и др.), и к «вторичным качествам», существующим лишь в сознании - при том, что критерии разделения этих качеств не со всем ясны (и были оспорены Д. Беркли). В XIX веке в связи с открытием того факта, что те или иные ощущения могут вызываться не толь ко адекватными стимулами (например, зрительное ощущение светом), но и стимулами неадекватными (например, то же зрительное ощущение механическим или электрическим раздражителем), был сформулирован (И. Мюллером) так называемый «закон специфической энергии органов чувств»: качество ощущения зависит не от свойств внешних предме тов, а от особенностей ощущающей (рецепторной) системы человека. В этой же связи Г. Гельмгольц сформулировал тезис о том, что ощущение относится к качествам внешнего мира как иероглиф к обозначенному им предмету. Для сенсуалистов - феноменалистов (Д. Беркли, Д. Юм, Э. Мах и др.) проблемы отношения ощущения к объективному свойству предмета не существует, но и для них остается камнем преткновения возможность построения из субъективных, индивидуальных ощущений восприятия объективно существующего предмета.
Сам способ соединения ощущений в восприятие тоже был пред метом дискуссий. Большинство философов и психологов, разделявших позиции сенсуализма, считали таким способом (вслед за Д. Юмом) ассо циации разного рода. Однако характер этих ассоциаций во многом так и не был прояснен.
Не было ясно и то, следует ли считать ощущение элементарным знанием. Для большинства философов, анализировавших ощущения, именно несомненность и безошибочность ощущений выводит их за пре делы знания. С точки зрения этих философов в ощущениях нет деления на субъект и объект. Поэтому даже если мы предполагаем, что ощущения относятся к каким-то качествам объективных предметов, мы можем сде лать этот вывод, только выходя за пределы самих ощущений. Вместе с тем в начале XX века возникла концепция (ранние Э. Мур, Б. Рассел и др. (Russell, 1915)), согласно которой ощущение - это акт осознания неко торого элементарного чувственного содержания (чувственного данного), существующего вне сознания субъекта и вместе с тем не принадлежа щего миру объективных физических вещей. В этом случае ощущение рассматривается как элементарное знание.
В философии и психологии XX века возникли направления, поставившие под сомнение сам факт существования ощущений как некоторых самостоятельных сущностей. Было обращено прежде всего внимание на то, что в большинстве случаев в обыденной жизни мы никогда не осознаем наших ощущений, а имеем дело только с восприятием це лостных предметов и ситуаций. Даже в тех редких случаях, когда мы, как нам кажется, имеем дело только с ощущениями (теплоты на некотором участке тела, давления и т.д.), мы в действительности имеем дело не с элементарными фактами нашего сознания, а с получением информации о некоторой объективной ситуации (пусть воспринимаемой очень неопределенно). Конечно, можно попытаться выделить отдельные ощущения в составе восприятия, например, внимательнее всмотреться в оттенки красного цвета помидора (решением задач такого рода нередко занимаются художники). Однако, во-первых, эта ситуация является достаточно редкой и не характерной для обычного опыта, во-вторых, она не объясняет формирования восприятия, ибо осуществляется уже на основе существующего восприятия, в-третьих, даже в этом случае не удается выделить ощущение как таковое, ибо красное в данном случае воспринимается как свойство некоторого предмета - помидора, т. е. как бы на фоне целостного восприятия. В этой связи было отмече но, что экспериментальное изучение ощущений, которым занималась психофизика на протяжении ста лет, было возможным только потому, что происходило в искусственных лабораторных условиях, не учитывав ших ряда важных особенностей нормального, естественного восприятия мира (поэтому результаты психофизики применимы лишь постольку, поскольку возникает ситуация, близкая к искусственной). Как отметил английский философ Г. Райл, исходивший из идей позднего Л. Витген штейна, в случае с ощущениями была совершена категориальная ошибка: на мнимые объекты, которыми являются ощущения, были перенесены особенности восприятия: в действительности можно видеть предметы, например, цветы, а не ощущения красного, зеленого, можно слышать шум прибоя, грохот грома, звуки речи и т. д., а не звуковые ощущения громкого, тихого и т. д. Поэтому никаких неоспоримых и несомнен ных единиц опыта (а именно эти качества приписывались ощущениям) не существует (Райл, 2000). Восприятие не может быть абсолютно не сомненным, что не мешает ему быть в большинстве случаев достаточно достоверным.
В XX веке возникли психологические направления, которые по-раз ному пересматривали те философские основания, из которых до этого исходили исследователи ощущения и восприятия. Результаты этого пере смотра приводили к разным теориям восприятия. Однако в итоге все эти теории по разным соображениям отказывались от понятия ощущения, как оно использовалось в предшествующей философии и психологии. Гештальт-психология формулировала тезис о структурном, целостном ха рактере восприятия и о невозможности понимания этой целостности как суммы отдельных атомов, «кирпичиков» - ощущений. В экспериментах представителей этого направления было показано, что восприятие может не измениться и в том случае, если меняются некоторые из компонентов целостной системы (если истолковать эти компоненты как ощущения, то получается, что восприятие не определяется входящими в его состав ощущениями). С точки зрения гештальт-психологов непосредственно да но не ощущение, а целостное восприятие (последнее, таким образом, не предполагает конструктивных операций ума над отдельными ощущениями). Согласно концепции, развитой Дж. Гибсоном (Гибсон, 1988), восприятие является активным процессом собирания организмом ин формации об окружающей среде. В этом процессе отдельные ощущения (так же, как и отдельные образы восприятия) не существуют. Представители когнитивной психологии считают возможным выделять отдельные единицы информации, из которой строится восприятие. Однако эти единицы в большинстве случаев не осознаются и значит, вряд ли могут быть истолкованы в качестве ощущений, как они понимались раньше в философии и психологии.
Таким образом, в силу разных причин понятие ощущения не является употребительным в большинстве направлений современной философии и психологии, ибо поставлены под сомнение те философские посылки, в рамках которых это понятие имело смысл.
Между тем, в отечественной философии советского периода в течение длительного времени это понятие играло важную роль. Это было связано с некритически принятыми в ней положениями В. И. Ленина, сформулированными в его работе «Материализм и эмпириокритицизм», о том, что ощущение является единственным источником всех наших знаний, что ощущение - это «субъективный образ объективного мира» (Ленин, 1957, с. 101), что материя как объективная реальность «дана человеку в ощущениях его», что она «фотографируется, отображает ся нашими ощущениями, существуя независимо от них» (Ленин, 1957, с. 131). Критикуя субъективистский феноменализм Э. Маха, В. И.Ленин противопоставляет ему материалистическое (реалистическое) истолкова ние ощущений, однако делает это некорректно. Все те, кто признавал и исследовал ощущение, отмечали такие его качества, которые делают невозможным мнение о том, что в ощущениях «дана материя». С этой точки зрения в ощущениях «даны» не материальные предметы (не говоря уже о материи в целом), а лишь отдельные свойства. К тому же, как считает большинство сторонников существования ощущения, в нем нет вообще знания, ибо нет разделения на субъект и объект. Поэтому оно не может быть и «образом» чего бы то ни было. Самое же главное состоит в том, что, критикуя Э. Маха, В. И. Ленин в то же время оказался в за висимости от главной философской посылки объекта своей критики - его философского сенсуализма, т. е. мнения о том, что все содержание нашего знания может быть выведено из ощущений (Ойзерман, 1994). Нужно сказать, что некоторые отечественные философы, формально не критикуя тезисы В. И. Ленина относительно ощущений, в своих иссле дованиях фактически дезавуировали их (Э. В. Ильенков, В. А. Лекторский и др. (Ильенков, 1960; Лекторский, 1980)). Ряд виднейших отечествен ных психологов (А.Н.Леонтьев, А. В. Запорожец, В. П. Зинченко и др. (Запорожец, 1967; Леонтьев, 1982)), исследуя проблему восприятия, фак тически опровергли теорию ощущений как элементарных атомов опыта, в частности в связи с развивавшейся ими критикой рецепторной теории чувственности.
Восприятие
Восприятие - чувственное познание, субъективно представляюще еся непосредственным, предметов (физических вещей, живых существ, людей) и объективных ситуаций (взаимоотношения предметов, движений, событий). Для восприятия характерно специфическое переживание прямого контакта с реальным миром (чувство реальности восприни маемого). Исторически восприятие отличалось от ощущения, которое характеризует не целостный предмет, а лишь отдельные качества, свой ства, а также от мышления как сознательного размышления, анализа, как интерпретации, поскольку мышление выступает как опосредован ная деятельность, а его результаты (абстракции, понятия, идеализации, теоретические объекты, идеи, теории и т.д.) могут и не воспринимать ся. Восприятие отличается также от наглядных образов представлений, которые, будучи субъективно непосредственно данными, вместе с тем не сопровождаются чувством прямого контакта с реальным миром.
Восприятие интересовало философию как вид знания, занимающий определенное место среди других его видов. Для рационалистов (Декарт, Спиноза и др.) восприятие, которое они четко не отделяли от ощущения, либо вообще не относится к знанию, либо рассматривается как «смутное знание» и уж во всяком случае не может лежать в основе познания. Кон такт с реальностью, переживаемый в восприятии, является с этой точки зрения мнимым. Для представителей эмпиризма именно в восприятии следует искать обоснование всей системы знания в целом. А поскольку, как показывает опыт, восприятие может вести к заблуждению, порождать иллюзии, необходимо было в составе самого восприятия выделить такие его компоненты, которые являются несомненными и непосредственны ми. Так, в философии эмпиризма были выделены элементарные «атомы» чувственного познания - ощущения. Восприятие, согласно этой кон цепции, строится из ощущений на основе законов ассоциации, которые были сформулированы сначала Д. Юмом и Д. Гартли (Юм, 1965), а за тем изучались в экспериментальной психологии XIX - начала XX века. Восприятие в отличие от ощущения с этой точки зрения предполагает некоторую деятельность ума, но степень активности ума в этом слу чае минимальна, так как ассоциации между ощущениями не столько обнаруживаются, сколько навязываются самим опытом (Мах, 1908).
Когда в начале XX века были обнаружены (в частности, гештальт- психологией) факты, ставящие под сомнение возможность понимания восприятия как результата простой ассоциации «атомарных» ощущений, в философии эмпиризма была сделана попытка в какой-то степени учесть эти факты и в то же время спасти основную идею эмпиризма: существова ние несомненного и непосредственно данного чувственного содержания, лежащего в основе восприятия и всей системы знания в целом. Так были постулированы так называемые чувственные данные (Д. Мур, Б. Рассел и др. (Russell, 1915)), из которых якобы возникает восприятие. Согласно этой точки зрения, если я, например, воспринимаю помидор, то можно усомниться в том, действительно ли существует предмет моего воспри ятия (может быть, это лишь подделка под помидор, или его отражение в зеркале, или же просто моя галлюцинация). Но нельзя усомниться в том, что непосредственно моему сознанию дано некоторое красное пятно круглой и отчасти выпуклой формы, выступающее на фоне других цветовых пятен и имеющее некоторую видимую глубину (см. Price , 1932, р. 3). Это и есть так называемые чувственное данное, имеющее довольно парадоксальный характер.
С одной стороны, оно существует вне моего сознания (поэто му отличается от его непосредственного схватывания в акте сознания). С другой стороны, оно не является физической вещью.
С одной стороны, оно носит сугубо личный характер, с другой, именно из чувственных данных возникает восприятие, имеющее дело с предметами, чувственно доступными всем другим людям.
Чувственное данное считается существующим вне моего сознания, вместе с тем оно зависит от состояния и актов сознания. Так, если мы даже сможем выделить некоторое чувственное данное, то его вниматель ное рассмотрение поможет нам обнаружить такие детали, которых мы не замечали ранее (например, какие-то новые оттенки в цвете, какие-то особенности формы). Но это значит к тому же, что содержание чувствен но данного не является чем-то несомненным и непосредственным, ибо оно может меняться в зависимости от актов сознания субъекта.
В философском эмпиризме первой половины XX века (неореализм, критический реализм, ранний логический позитивизм) велись большие дискуссии относительно природы чувственных данных и логики построе ния из них восприятия. При этом использовался аппарат символической логики для демонстрации того, как объект восприятия может быть понят в качестве определенной совокупности, класса или семьи чувственных данных (как актуально присутствующих в чувственном поле сознания, так и возможных). Попытки понимания восприятия на основе чувственных данных не дали никакого результата, ибо в итоге все же пришлось признать, что само выделение нувственных данных и их идентификация возможны только на базе уже существующего восприятия и что постро ение восприятия из чувственных данных логически невозможно, ибо предполагает использование бесконечного множества последних. Фило софская критика тезиса о возможности построения восприятия из ощущений или чувственных данных была особенно четко дана с позиций поздней философии Л. Витгенштейна Г. Райлом (Райл, 2000) и с позиций феноменологии М. Мерло-Понти (Мерло-Понти, 2000).
В психологии XX века были пересмотрены многие философские предпосылки, лежавшие в основе классического понимания восприятия в философии и психологии. Этот пересмотр шел по следующим линиям.
Прежде всего это отказ от понимания восприятия как соединения атомарных чувственных содержаний - ощущений - и интерпретация восприятия как целостного и структурного. Впервые этот подход был сфор мулирован гештальт-психологами, а впоследствии был принят с теми или иными модификациями и другими направлениями в психологии. В этой связи восприятие понимается не как результат более или менее активной деятельности ума, а как нечто непосредственно данное. Характеристика данности, приписывавшаяся ранее ощущению, считается в рамках дан ной концепции чертой восприятия. Однако если с классической точки зрения ощущение не только непосредственно, но и несомненно и бе зошибочно, то с точки зрения гештальт-психологии восприятие, будучи непосредственным, в то же время может приводить к ошибкам, иллюзиям (Вертгеймер, 1980).
Другие направления в исследовании восприятия в противовес ге штальт-психологии подчеркивали как раз его активный, конструктивный характер. Но эта активность была понята по-новому в сравнении с ее классическим пониманием. Активность субъекта в построении воспри ятия состоит не просто в констатации ассоциаций (как считала класси ческая философия и психология), а в решении интеллектуальных задач. При этом интеллект имеет дело не с ощущениями или чувственными данными, а с сенсорной информацией, которая не просто перераба тывается, а организуется в определенные структуры, в частности в те, с которыми имели дело гештальт-психологи. Ж. Пиаже исходит из того, что различие между восприятием и развитым мышлением не имеет прин ципиального характера, а характеризует лишь разные стадии развития интеллекта. Восприятие с его точки зрения возможно лишь на базе суще ствования определенного типа интеллектуальных операторных структур (Пиаже, 1969).
Дж. Брунер, Р. Грегори, а вслед за ними другие представители совре менной когнитивной психологии исходят из того, что процесс воспри ятия - это процесс категоризации, осмысления воспринятого (Грегори, 1972; Брунер, 1977 а). Это процесс принятия интеллектуального решения, вне которого восприятия не существуют. Это решение, которое не осознается (и поэтому субъекту восприятие предстает как что-то непосред ственно данное), возможно лишь на основе отнесения воспринимаемых предметов к тому или иному классу объектов, к той или иной категории, начиная с таких, как «стол», «стул», «дерево», и кончая категориями пред мета, движения, причинности и т.д. Некоторые из этих категорий (вы ступающих в роли перцептивных гипотез, перцептивных эталонов) явля ются продуктом опыта, другие имеют врожденный, доопытный характер. Дж. Брунер относит к последним время, пространство, движение, тождество, причинность, эквивалентность и др. Вот почему восприятие (и вы деленные на его основе отдельные чувственные качества предмета) имеет не только индивидуальный, но и «родовой», обобщенный характер, т. е. выступают как представители определенной чувственной универсалии.
Таким образом, в современной когнитивной психологии происходит в какой-то форме возвращение к тому пониманию опыта, которое фор мулировал такой критик эмпиризма, как И. Кант. Согласно последнему, опыт предполагает организацию чувственных впечатлений в априорных формах пространства и времени, а также применение априорных категорий рассудка (Кант, 1965). Правда, современная когнитивная психология еще дальше Канта отстоит в этом пункте от эмпиризма. Кант все же считал, что, во-первых, априорные формы пространства и времени при меняются к ощущениям (т. е. допускал существование последних, от чего отказалось большинство представителей современной психологии), во- вторых, различал восприятие и опыт, считая, что первое, в отличие от второго, обязательно предполагает только лишь формы пространства и времени, но не категории рассудка. Иными словами, по Канту воспри ятие, в отличие от опыта, может и не быть категориальным. Современная когнитивная психология исходит из того, что вне категориального осмы сления восприятие невозможно.
Ряд современных философов (Н. Хэнсон и др. (Hanson , 1969)) указывает на условность различения осознаваемой и неосознаваемой ин терпретации (поскольку первая может с течением времени переходить во вторую) и в этой связи на относительность суждения о том, что счи тать воспринимаемым. Так, согласно Т. Куну, концептуальная парадигма задает стереотип восприятия, поэтому хорошо овладевший ею ученый непосредственно воспринимает некоторые теоретические сущности (на пример, смотря на показания амперметра, видит не просто движение стрелки прибора, но силу тока в цепи и т.д.). С этой точки зрения смена парадигмы приводит к новому способу восприятия мира (Кун, 1975).
3. Интересная концепция восприятия, которая в то же время наибо лее радикально порывает с некоторыми фундаментальными установками философской и психологической традиции его изучения, принадлежит известному современному психологу Дж. Гибсону (Гибсон, 1988). По следний обращает внимание на две особенности понимания восприятия, которые до сих пор разделяли все его исследователи - философы и пси хологи, в том числе и работавшие в нашем столетии. Это, во-первых, мнение о том, что существует не только процесс восприятия (обычно нами не осознаваемый), но и отдельно данный его результат, продукт, перцепт, образ воспринимаемой реальности. Во-вторых, это тезис о том, что перцепт существует в мире сознания субъекта. Последний каким- то образом соотносит этот образ с реальностью. Философский вопрос о том, как возможно это соотнесение, всегда был камнем преткновения для всех исследователей восприятия. Дж. Гибсон исходит из того, что восприятие - это не некий «идеальный предмет», перцепт, образ, суще ствующий в субъективном мире воспринимающего, а активный процесс извлечения информации об окружающем мире. Этот процесс, в котором принимают участие все части тела субъекта, включает реальные действия по обследованию воспринимаемого окружения. Извлекаемая информация - в отличие от сенсорных сигналов, которые с точки зрения старых концепций восприятия порождают отдельные ощущения - соответствует особенностям самого реального мира. Ощущения, которые якобы вызываются отдельными стимулами и которые с точки зрения старой фи лософии и психологии лежат в основе восприятия, не могут дать знания о мире (что и было признано в так называемом «законе специфических энергий органов чувств» И. Мюллера). Между тем восприятие, понятое как активный процесс извлечения информации, презентует субъекту те качества самого внешнего мира, которые соотносимы с его потребностя ми и которые выражают разные возможности его деятельности в данной объективной ситуации. Постулированные старой философией и психологией ощущения не могут развиваться, не могут возникать новые их виды. В то же время практика способствует тому, что извлекаемая в восприятии информация становится все более тонкой, совершенной и точной. Учить ся воспринимать можно всю жизнь. Поэтому с точки зрения Дж. Гибсона восприятие существует не в сознании и даже не в голове (хотя без участия головы и сознания оно невозможно), а в циклическом процес се взаимодействия извлекающего перцептивную информацию субъекта и воспринимаемого им мира. В рамках своей концепции Дж. Гибсон уточ няет характеристики воспринимаемого мира. С его точки зрения важно учитывать, что воспринимающий субъект имеет дело не с простран ством, временем, движением атомов и электронов, которыми занимается современная наука, а с экологическими характеристиками мира, соотнесенными с его потребностями. Поэтому Дж. Гибсон принципиально различает окружающий мир (воспринимаемый субъектом) и физический мир (с которым имеет дело современная наука).
Важные дополнения и вместе с тем поправки к концепции Дж. Гиб сона сделаны У. Найссером (Найссер, 1981). Последний разделяет многие идеи первого, но вместе с тем считает важным обратить внимание на то, что извлечение информации из окружающего мира происходит по опре деленному плану. Этот план задается схемами (их можно рассматривать и в качестве когнитивных карт), которые иерархически увязаны друг с дру гом и отличаются друг от друга по степени общности. Так, например, есть схемы стола, комнаты, дома, улицы, но есть и схема восприни маемого мною мира в целом. Большинство этих схем приобретается в опыте (поэтому восприятие, направляясь схемой, в то же время влияет на нее, модифицирует ее), но исходные схемы являются врожденными. У. Найссер, таким образом, делает попытку примирить основные идеи Дж. Гибсона с некоторыми идеями современной когнитивной психологии.
4. В ряде важных отношений к концепциям Дж. Гибсона и У. Най-ссера близко истолкование восприятия в исследованиях отечественных психологов за последние 40 лет. Отличительная особенность этих иссле дований - выявление связи восприятия с деятельностью и действиями субъекта (Леонтьев, 1976). В этой связи была разработана концепция перцептивных действий (В. П. Зинченко ввел понятие продуктивного восприятия), а также специально исследовался процесс формирования перцептивных эталонов (схем) (Вергилес, Зинченко, 1967), при этом анализировалось влияние на этот процесс социальных и культурных пра вил (Запорожец, Венгер, Зинченко, 1967). А.Н.Леонтьев подчеркнул роль амодальной схемы мира («образа мира») как необходимого условия каждого отдельного восприятия и взаимодействие с этой схемой амодальной схемы тела субъекта (Леонтьев, 1979). Таким образом, восприятие внешнего мира предполагает само-восприятие субъекта. Последнее отно сится не к восприятию внутренних содержаний сознания (как считается, в частности, в феноменологии), а к восприятию тела субъекта и его места по отношению к другим предметам и событиям (Логвиненко, 1985).
Таким образом, в понимании восприятия в большинстве направле ний современной философии и психологии (при всем отличии разных направлений между собой) существует нечто общее: это истолкование восприятия как вида знания. Это обстоятельство весьма существенно, так как в традиционной философии восприятие, как правило, не рассма тривалось в качестве знания, а в лучшем случае понималось (философами- эмпириками) как предпосылка и источник последнего. Такое понимание было связано с истолкованием восприятия в качестве более или менее пассивного результата сенсорных данных. Поэтому многие философы считали, что нельзя говорить о ложности или истинности восприятия, ибо последние характеристики могут относиться лишь к претендующим на знание суждениям, восприятие же с этой точки зрения может быть только лишь адекватным или неадекватным, иллюзорным.
Что касается иллюзий восприятия, то с точки зрения традиционного эмпиризма они связаны с переносом сложившихся ассоциаций (восприятие с этой точки зрения и есть лишь совокупность ассоциаций отдельных ощущений) в те условия, в которых они уже не действуют. Поэтому для эмпиризма (например, для Э. Маха) нет никаких принципиальных различий между адекватным и неадекватным восприятием, между дей ствительностью и иллюзией, а лишь различия между привычными и не привычными ассоциациями. С современной точки зрения иллюзия вос приятия возникает тогда, когда при извлечении сенсорной информации применяется несоответствующая схема (перцептивная гипотеза), когда искусственно оборван процесс перцептивного обследования. Различие иллюзии и адекватного восприятия в этом случае является принципиаль ным, хотя мера адекватности может быть весьма различной. В традицион ной философии степень распространенности иллюзий восприятия была преувеличена (ссылка на эти иллюзии всегда была одним из главных ар гументов рационализма). Традиционная психология, экспериментально демонстрировавшая наличие таких иллюзий, как будто бы подкрепля ла это мнение. Как показывают современные исследования, подобные результаты явились следствием изучения восприятия в искусственных ла бораторных условиях, не принимавших во внимание ряда существенных особенностей реального восприятия. В реальном опыте возникающие иллюзии быстро себя обнаруживают в качестве таковых и снимаются в ходе последующей деятельности перцептивного обследования.
Восприятие, будучи знанием, не может вместе с тем рассматривать ся в качестве просто «низшей ступени познания», как об говорилось во многих учебниках по философии, изданных в советский период. Ко нечно, мышление, выходящее за рамки восприятия, может иметь дело с таким содержанием, которое непосредственно не воспринимается (хотя, как следует из вышеизложенного, восприятие тоже является видом мыслительной деятельности). Вместе с тем в восприятии сознанию пре- зентировано такое содержание, которое отсутствует в том мышлении, которое не включено в состав восприятия. Восприятие обеспечивает наи более прямой контакт с окружающим реальным миром и возможность его непосредственного обследования. Наконец, как об этом сказано выше, некоторые абстрактные сущности тоже могут восприниматься в определенных условиях (Лекторский, 1980).
Теория познания (гносеология, эпистемология) - раздел философии, в котором анализируется природа и возможности знания, его границы и условия достоверности.
Ни одна философская система, поскольку она претендует на нахо-ждение предельных оснований знания и деятельности, не может обой-тись без исследования этих вопросов.
Понимание характера проблем теории познания, ее судьбы и воз-можного будущего предполагает анализ двух ее типов: классического и неклассического.
В классической теории познания можно выделить следующие осо-бенности.
1. Критицизм. В сущности вся философия возникает как недоверие к традиции, к тому, что навязывается индивиду внешним (природным и социальным) окружением. Философия — это способ самоопределения свободной личности, которая полагается только на себя, на собствен-ные силы чувства и разума в нахождении предельных оснований своей
жизнедеятельности. Поэтому философия выступает также и как критика культуры. Теория познания — это критика того, что считается знани-ем в обыденном здравом смысле, в имеющейся в данное время науке, в других философских системах. Поэтому исходной для теории познания является проблема иллюзии и реальности, мнения и знания. Эта тематика была хорошо сформулирована уже Платоном в диалоге «Теэтет». Что счи-тать знанием? Ясно, что это не может быть общепринятым мнением, ибо оно может быть общим заблуждением, это не может быть и просто мне-нием, которому соответствует реальное положение дел (т. е. истинным высказыванием), ибо соответствие между содержанием высказывания и реальностью может быть чисто случайным. Платон приходит к выво-ду о том, что знание предполагает не только соответствие содержания высказывания и реальности, но и обоснованность первого.
2. Фундаментализм и нормативизм. Сам идеал знания, на основе кото-рого решается задача критики, должен быть обоснован. Иными словами, следует найти такой фундамент всех наших знаний, относительно кото-рого не возникает никаких сомнений. Все то, что претендует на знание, но в действительности не покоится на этом фундаменте, должно быть отвергнуто. Поэтому поиск основания знаний не тождествен просто-му выяснению причинных зависимостей между разными психическими образованиями (например, между ощущением, восприятием и мышлением), а направлен на выявление таких знаний, соответствие которым может слу-жить нормой. Иными словами, следует различать то, что фактически имеет место в познающем сознании (а все, что в нем есть, например, иллюзия восприятия или заблуждение мышления, чем-то причинно обусловлено) и то, что должно быть для того, чтобы считаться знанием (т. е. то, что со-ответствует норме). При этом в истории философии нередко нормативное смешивалось с фактически сущим и выдавалось за последнее.
3. Субъектоцентризм. В качестве несомненного и неоспоримого бази-са, на котором можно строить систему знания, выступает сам факт суще-ствования субъекта. С точки зрения Декарта — это вообще единственный самодостоверный факт. Во всем остальном, в том числе и в существова-нии внешнего моему сознанию мира и других людей, можно усомниться (таким образом, критицизм, характерный для всей классической теорети-ко-познавательной традиции, многократно усиливается принятием этого тезиса). Знание о том, что существует в сознании — неоспоримо и непо-средственно. Знание о внешних моему сознанию вещах — опосредованно (Декарт, 1950). Для эмпириков таким неоспоримым статусом обладают данные в моем сознании ощущения. Для рационалистов — это априор-ные формы сознания субъекта. Так возникают специфические проблемы классической теории познания: как возможно знание внешнего мира и со-знания других людей? Их решение оказалось весьма трудным (хотя был предложен целый ряд таковых), в том числе не только для философии, но и для эмпирических наук о человеке, принявших субъектоцентричес-кую установку классической теории познания, в частности для психоло-гии. Для целого ряда философов и ученых, разделявших принципиальную установку классической теории познания относительно непосредствен-ной данности состояний сознания и в то же время не сомневавшихся в та-кой же очевидности факта существования внешних предметов (теоретико- познавательный реализм) оказалось трудным согласовать эти положения.
4. Наукоцентризм. Теория познания приобрела классический вид именно в связи с возникновением науки Нового времени и во многом выступала как средство легитимации этой науки. Поэтому большинство теоретико-познавательных систем исходило из того, что именно научное знание, как оно было представлено в математическом естествознании этого времени, является высшим типом знания, а то, что говорит наука о мире, то и существует на самом деле. Многие проблемы, обсуждавшиеся в теории познания, могут быть поняты только в свете этой установки.
Неклассическая теория :
1. Пост-критицизм. Это не означает отказа от философского крити-цизма (без которого нет самой философии), а только лишь понимание того фундаментального факта, что познание не может начаться с нуля, на основе недоверия к всем традициям, а предполагает вписанность познающего индивида в одну из них. Данные опыта истолковываются в теоретических терминах, а сами теории транслируются во времени и являются продуктом коллективной разработки. На смену установке не-доверия и поисков само-достоверности приходит установка доверия к ре-зультатам деятельности других. Речь идет не о слепом доверии, а только о том, что всякая критика предполагает некую точку опоры, принятие че-го-то, что не критикуемо в данное время и в данном контексте (это может стать объектом критики в другое время и в ином контексте). Эта идея хо-рошо выражена Л. Витгенштейном в его поздних работах (Витгенштейн, 19946). Сказанное означает, что в коллективно выработанном знании мо-жет иметься такое содержание, которое не осознается в данный момент участниками коллективного познавательного процесса. Такое неосозна-ваемое мною неявное знание может иметься у меня и относительно моих собственных познавательных процессов (Полани, 1985).
2. Отказ от фундаментализма . Он связан с обнаружением измен-чивости познавательных норм, невозможности формулировать жесткие и неизменные нормативные предписания развивающемуся познанию. Попытки отделять знание от незнания с помощью таких предписаний, предпринятые в науке XX века, в частности логическим позитивизмом и операционализмом, оказались несостоятельными.
3. Отказ от субъекте центризма. Если для классической теории по-знания субъект выступал как некая непосредственная данность, а все остальное вызывало сомнение, то для современной теории познания проблема субъекта является принципиально другой. Познающий субъект понимается в качестве изначально включенного в реальный мир и систему отношений с другими субъектами. Вопрос не в том, как понять познание внешнего мира (или даже доказать его существование) и мира других лю-дей, а как объяснить генезис индивидуального сознания, исходя из этой данности.
4. Отказ от наукоцентризма. Наука является важнейшим способом познания реальности. Но не единственным. Она принципиально не мо-жет вытеснить, например, обыденное знание. Для того, чтобы понять познание во всем разнообразии его форм и типов, необходимо изучать эти до-научные и вне-научные формы и типы знания. Самое важное при этом то, что научное знание не просто предполагает эти формы, но и взаимодействует с ними. Это было хорошо показано, в частности, при изучении обыденного языка в философии позднего Л. Витгенштейна и его последователей. Например, сама идентификация предметов иссле-дования в научной психологии предполагает обращение к тем явлениям, которые были выделены здравым смыслом и зафиксированы в обыден-ном языке: восприятие, мышление, воля, желание и т. д. То же самое в принципе относится и ко всем другим наукам о человеке: социологии, филологии и др.
